– Что там такое?! – услышал он за спиной крик Ленари. Бабушка уже знала, что происходит, она почувствовала это сразу, в миг пробуждения, и голос её не спрашивал, а метался по комнате, резкими пощёчинами вырывая из сна людей дома.
Санира с трудом просунул в крошечное окно голову и посмотрел вниз.
К лицу бросились языки пламени. В какой-то момент они, казалось, настигли его, но не смогли дотянуться и замерли, трепеща от бессильной злобы. Руки ощутили жар, исходивший от стены.
Санира отшатнулся, больно стукнувшись затылком о край окна.
– Мама! Мама! – кричала у него за спиной тётка Гарули. – Мы горим!
– Дура! – одновременно с ней кричала бабушка. – Пожар! Хватай детей!
Юноша метнулся к выходу. Споткнулся о старый чиненный-перечиненный верстак для выделки глины, непонятно как удержался на ногах; станок же закачался от удара, накренился и с грохотом повалился на пол. Конечно, прямо на пальцы.
Юноша запрыгал на одной ноге, превозмогая боль.
Тут и там вскакивали тёмные фигуры, разбиваясь на множество чёрных, пляшущих по стенам теней, кидались кто куда, каждый к своему самому дорогому – к ребёнку, застывшему посреди комнаты, к тряпичной кукле, оставленной в углу после игры, к одежде, сваленной на полу. Тени извивались, проходили друг через друга, прыгали то на потолок, то на пол, скользили дальше по бесконечному кольцу стен.
На скамье прямо перед Санирой лежали скомканное тряпьё и кусок шкуры для укрывания, но старшей сестры Такипи уже нигде не было видно. Какая быстрая!
Вообще-то, поскольку так же когда-то звали их маму, девушку чаще именовали Такипи-младшая, хотя уже много лет она была единственной Такипи в доме Ленари.
Рядом была дверь, и можно было бы выскочить на портик, но Санира вспомнил о Чивати, младшей сестре. Повернувшись, он столкнулся с бабушкой. Полуодетая Ленари без лишних рассуждений треснула его наотмашь по затылку и исчезла где-то в черноте дома.
Санира схватил ещё не успевшую заплакать сестрёнку на руки и шагнул к выходу.
– Где богиня-Земля? – услышал он крик какой-то из своих тёток. Голос бился о стены, становясь неузнаваемым. – Я не могу найти богиню-Землю!
– Все вон из дома! – кричала бабушка где-то около купола печи.
Санира прыгнул через распахнутую дверь на портик и тут же, едва ощутив под ногой глиняный пол, оказался на лестнице. Попытался удержаться одной рукой за перекладину, другой прижал к себе сестру. Пальцы чиркнули по дереву, зацепиться не сумели, и юноша мгновенно провалился вниз, в черноту ночи. Всё замерло вокруг, будто исчезли и Город, и пожиравшее его пламя. Осталось лишь ощущение лёгкого удивления. Куда подевалась лестница?
Уже в следующее мгновение Санира грохнулся спиной на землю. Замер, скорее ошарашенный, чем напуганный. Тупая боль разлилась по спине, но была она не слишком сильной, гораздо слабее, чем того можно было бы ожидать при падении со второго этажа. Сырая по весне земля, кое-где ещё покрытая оставшейся с осени травой, была мягкой и упругой.
Юноша глянул на прижатую к груди сестру. Пострадать она никак не могла, но это существо и от меньшего визжало во всю глотку.
Чивати, однако, молчала. Зато в Саниру впился вопль бабушки:
– Где мой внук?!
– Я здесь! – вскрикнул он и не узнал собственного голоса. Звук, вырвавшийся изо рта, был высоким, дрожащим, боязливым. Едва взмыв в воздух, он тут же разорвался на части, противные, тоненькие, слабенькие, совсем детские.
– Санира! – с облегчением вскричала Ленари. Но уже в следующее мгновение от радости в её голосе не осталось и следа: – Санира, змеиные потроха! Шкуру спасаешь? Хоть бы Чивати вынес!
– А я и выношу Чивати! – вскипел он. Голос на этот раз оказался грубым, вполне мужским, таким как надо. – Я именно это и делаю!
– Он меня бросил на землю! – тут же раздался капризный голос сестры, и она наконец заревела.
– Ах ты!.. – где-то в вышине, на втором этаже, бабушка выкрикивала что-то резкое, оскорбительное, но Санира её не слушал. Слабость, охватившая его в момент падения, вроде бы прошла, и он, перевалившись на четвереньки, подполз к дому. Нужно было выгнать скотину.
Краем глаза он заметил какую-то неясную фигуру, двигавшуюся посреди улицы, и была она столь неуместной здесь, посреди пожара, что он невольно оглянулся. К центру Города неторопливым обрядовым шагом шла женщина. Она почтительно склонила голову; лица было не разглядеть, однако, судя по церемониальным одеждам, это была старшая жрица, служительница сестёр-богинь. Её волосы покрывал большой кусок полотна – как ни странно, с рисунком змеи. Извивающееся волнами тело гадины было намечено поспешными, даже небрежными движениями уголька. Ткань трепетала на ветру, так, что змея, казалось, стремительно ползёт вперёд.
Женщина, как и положено при вознесении песен, коснулась ладонью макушки, и полотно сдвинулось по её руке, обнажив мощные бугрящиеся мышцы.
Юноша мотнул головой. Чего только не померещится на пожаре!
Женщина продолжала двигаться вперёд. Руку она уже опустила.
Санира решительно отвернулся и навалился на дверь первого этажа. Заскрипела ось на поворотном камне, и изнутри дохнуло запахами множества животных. Юноша всё так же, на четвереньках, перевалился через глиняный порог [3] внутрь, в темноту.
Будто только этого ожидая, пламя, пока ещё маленькое, игрушечное, красивое, поползло оранжевым покрывалом по внутренней поверхности стен. В его неверных отсветах возникли клубы чёрного дыма, закручивающиеся под потолком. Через миг багрово-жёлтый шевелящийся свет выскользнул изо всех углов и щелей, ярко осветив комнату.
В самое ухо заревела оказавшаяся рядом коза. Она метнулась куда-то в сторону, прямо по ногам, больно воткнув свои остренькие копытца в голень. И тут же Санира почувствовал удар в спину и внезапный напор чего-то живого и тяжёлого. Раздалось пронзительное блеяние, едва узнаваемое, надрывное. Юношу бесцеремонно и беспощадно отшвырнули обратно к порогу. Нечто вскочило на Саниру, придавило копытцами к земляному полу, чтобы тут же с неожиданной силой оттолкнуться от его тела и взвиться в спасительное пространство за дверью, в живительный воздух ночи.
Животные прыгали вокруг Саниры, на него, с него, не церемонясь и не боясь причинить боль. Лишь верный Рарара остался подле, повизгивал, беспокойно метался. Пёс то принимался вилять пушистым хвостом, то опускал его в тщетной угрозе багровым языкам пламени.
Повезло Рараре. Теперь его уж точно не принесут в жертву богиням…
Едва Санира выбрался наружу, как наткнулся на Такипи-младшую.
– А она?! – жало обиды пронзило всё его нутро, заполнив звенящей пустой дрожью грудь. – А она почему никого не выносит?! Шкуру, значит, не спасает?!