Мадара и Санира остановились, так и не ступив на сложенный из нескольких брёвен мостик через неглубокий ров. Рарару, чтобы он не помчался в деревню, пришлось удерживать руками.
Мадара стал кричать, подзывая кого-нибудь из жителей селения. Санира же разглядывал торчавших по обеим сторонам от ворот идолов, ужасных, безобразных, ни на что не похожих. Лесные не знали богинь и пели песни вот таким столбам. Каждый раз юноша спрашивал себя, почему всемогущие силы мира не уничтожат дикарей, зачем они терпят их присутствие на лоне богини-Земли. Ответа не было.
Деревню лесных защищали мелкий ров и невысокий земляной вал, укреплённый похожим на обычную огорожу редким частоколом. Ворота, по сути калитка, выглядели совсем простенько. Санире, привыкшему к суровой неприступности Города, всё это казалось несерьёзным.
Мадара продолжал кричать, и Санире стало за него стыдно. Разве можно так себя вести?
– Они услышали, – раздражённо буркнул он. – Уверен, что мы ещё и в Лес не вошли, как они о нас уже знали.
Мужчина оглянулся и опять принялся кричать.
– Да прекрати ты! – уже громче сказал Санира. – Хватит!
Мадара посмотрел на юношу напряжённо. Вновь приложил ладони ко рту.
Санира, подавляя раздражение, потрепал Рарару по загривку.
За валом появился лесной. Возник он внезапно, совершенно бесшумно. Будто стоял там всегда, а горожане его просто не замечали.
Санира выпрямился и быстро подошёл к отцу. Пёс, которого теперь никто не удерживал, не бросился в деревню, а остался на месте, тихо рыча.
На лице дикаря жуткой маской застыла устрашающая раскраска глиной и сажей, далеко не свежая, смазанная неосторожными прикосновениями. Никакого оружия у мужчины не было. Светлые, будто пустые глаза смотрели равнодушно. Космы бесцветных волос выбивались из-под меховой шапки. Старая кожаная накидка развевалась на ветру.
Вся одежда лесных была сделана из плохо выделанной кожи, потёртая, грязная. Странным образом полотно, которое нет-нет да выменивали жители деревни у горожан, шло без остатка на женские наряды. Мужчины же продолжали ходить в своих отвратительных одеждах из кожи и меха.
В который раз Санира поразился цвету лесных. Волосы у них казались белыми, с лёгким оттенком то ли песка, то ли осенних листьев. Глаза поразительно напоминали безоблачное небо. Что касается кожи, то среди обычных людей такой цвет встречается только у новорождённых, да и то если на них ещё не падал взгляд богини-Небо.
Санира помнил, как сильно он испугался, когда маленьким впервые увидел лесного. Он тогда подумал, что этот человек болен какой-то страшной неведомой болезнью, съедающей его изнутри, поглощающей жизненную силу, высасывающей из тела все краски. Но нет, для жителей деревни это были обычные цвета, сколь бы неестественными они ни казались. Все лесные были очень, просто невероятно высокими. И все они были блекло-выцветшими.
Встречаясь с ними снова и снова, Санира постепенно перестал пугаться, а потом и привык. С недавних же пор находил даже в женщинах лесных странную, извращённую красоту.
Мадара подошёл вплотную к краю рва и сказал, тщательно разделяя слова:
– Милостью сестёр-богинь! Мы пришли для мена.
Конечно, лесной не понимал языка. Разговаривать с ним было тщетно.
Мадара пальцем указал на зерновик за спиной у Саниры.
Дикарь молча глядел на пришельцев.
В мешке у Мадары лежали два топора, несколько острейших ножей и целая куча наконечников для стрел. Всё это было изготовлено из лучшего кремня, с любовью. Вокруг пояса мужчины был обёрнут длиннющий кусок полотна, очень хорошего, белого, «праздничного». Настоящее богатство.
И всё же по ценности всё это уступало зерновику. Сосуды лесных – маленькие, строгие, чёрно-белые, с крыловидными ручками и узкими горлышками, по-своему красивые, увы, легко трескавшиеся – ни в какое сравнение с этим совершенством не шли. Зерновик был гигантским, совершенно ровным, из тончайшей глины. На боку сосуда извивались ярко-красные змеиные тела, распахнутые пасти с ядовитыми зубами яростно атаковали, алые глаза светились злобой. Охраняемые символами бога-Змея, колосья пшеницы в таком зерновике долго не теряли жизненную силу.
И это было ещё не всё. У Мадары был скрытно примотан к голени небольшой зеленоватый медный самородок – самое ценное, что было у их дома.
Всё это бабушка вытащила из тюков, сложенных на санях.
– Скоро весь Город будет предлагать дикарям всё что угодно, лишь бы получить хоть какую-нибудь пищу, – говорила Ленари. Они были одни на центральной площади, но старуха всё равно постоянно оглядывалась. – Нужно быть первыми, потому что вторым уже ничего не достанется. Лесные и сами живут впроголодь. Берите всё, что можно положить в рот! – И, увидев улыбку на лице внука, сердито добавила: – Постарайся без своих обычных глупостей!
И убежала к саням с хлебом. Не намок ли? Не стянула ли какая гадина миску-другую?
Лесной медленно, будто нехотя, сделал приглашающий жест, и Мадара с Санирой вошли в деревню. Рарара семенил рядом.
Жители других городов, никогда не видевшие дикарей своими глазами, думают, что лесные живут в земле. Конечно, это не так. Мадара и Санира шли мимо больших хижин, действительно наполовину утопленных в землю, крытых дёрном, и всё же вполне человеческих. Более того, жилища лесных располагались, пусть и с большими промежутками, но в ряд, образуя нечто, что можно было бы назвать улицами. Тут и там встречались идолы на шестах. Здесь даже было что-то похожее на центральную площадь – большая земляная насыпь, в глубине которой, опять же, если верить слухам, лесные складывали – какая дикость! – своих умерших [15] .
Всё вокруг – от врытых в землю жилищ до торчавших тут и там идолов – было грязным, поблёкшим, заплесневелым.
– Не беги, – тихо сказал Мадара. – Иди рядом.
Вырвавшийся было вперёд Санира резко обернулся. Ну сколько можно командовать! У него борода!
– Не смотри на меня так, – так же тихо говорил отец. – Мы не можем при них ссориться. Просто иди рядом.
О сёстры-богини!
Ближайший к воротам ряд из четырёх жилищ закончился, а следующая улица не началась. Всё в этой деревне было беспорядочным, перекрученным, нечеловеческим! Таким же, как и сами лесные. Другая улица располагалась наискосок от первой, идти к ней нужно было через кучи мусора.
Горожане бывали в деревне крайне редко, так же как и лесные в Городе. Обычно мен раз в одно-два лета организовывался на опушке Леса. Тогда какой-нибудь дом покупал у дикарей шкуры или дичь, а те брали полотно или посуду. Не более того. Город и деревня лесных жили каждый в своём мире, не видясь многие луны и не особенно задумываясь о том, что друг у друга происходит.