Но ему никто не ответил. Даже Такипи.
Санира повернулся к Чивати и стал стряхивать с её одежды грязь.
Девочка продолжала рыдать, отталкивая его от себя с внезапной для такого маленького ребёнка силой. Саниру вмиг охватило раздражение. Он же её спас! А она визжит! Юноша с трудом поборол в себе желание хлестнуть ревущую Чивати по лицу, показав ей наконец, что его терпение тоже имеет пределы.
– Сестрёнка! – закричала Такипи-младшая, выхватывая у него девочку. – Какое счастье!
– «Сестрёнка»! – передразнил её Санира. – Чем «сестрёнкать», лучше бы вынесла её из огня!
Снаружи дом выглядел ужасно. Клубы густого дыма ползли по нему, то прижимаясь, то отскакивая. Изнутри их подсвечивали яркие языки пламени. На втором этаже их было ещё мало, но вот двухскатная крыша уже занялась, и видно было, что она долго не выстоит.
– Сёстры-богини! Это ваш верный Санира дома Ленари, всегда приносящий вам жертвы… – забормотал юноша. Коснувшись ладонью макушки, он в два безумных прыжка, каждый раз через несколько перекладин лестницы, взлетел на портик второго этажа.
В доме царил всё тот же хаос. Над головами мечущихся людей тут и там извивались змеи открытого пламени. Горячим, полным дыма воздухом было трудно дышать.
Санира кинулся в дальний конец комнаты, к жертвеннику. Почти немедленно тяжёлая ладонь бабушки отбросила его обратно к двери.
– Куда? – кричала Ленари. – Вон отсюда! Прочь!
На них налетела Жетиси, тётка Саниры, рано овдовевшая и теперь ставшая мачехой ему с сёстрами. Она мчалась, не разбирая дороги, и юноша на мгновение получил свободу. В два прыжка он достиг своей цели и упал на колени. Хлопнул руками под лавкой у самой стены, опёрся о горячий глиняный пол и нащупал заплечный мешочек со своими кремнёвыми поделками.
И тут дом издал звук, новый, не такой, как до сих пор, что-то вроде щелчка, короткого и тихого. Его едва ли можно было расслышать во всеобщем шуме, но он пронёсся страшной, пугающей дрожью по ногам и рукам. Сердце гулко застучало. Что-то противное сжалось в животе.
В необъяснимом страхе Санира оглянулся. Внутри, освещённая пламенем пожара, оставалась только Ленари. Она застыла, глядя на внука, не шевелясь, не произнося ни слова.
Звук повторился, столь же тихий, едва слышный, пробирающий до самого нутра.
Санира вскочил. В стремительном броске, едва касаясь ногами пола, он метнулся к бабушке, обхватил её и прыгнул к двери.
Позади что-то с оглушительным хлопком треснуло. Перекрытия чердака с грохотом рухнули вниз, в нескольких местах пробили пол, и тот в мгновение ока весь покрылся сетью широких трещин, из которых забили густые струи дыма.
Волна жара с силой толкнула Саниру и Ленари в спину.
Весь дом зашатался. Внутрь обрушился огненный дождь пылающего очерета [4] , залив слепящим алым светом всю комнату.
На алтарь с глухим стуком вывалились куски охваченных пламенем деревянных плах. В стене рядом с окном во всю высоту комнаты, от пола до потолка, образовалось отверстие. Через него можно было бы увидеть звёздную ночь, если бы не заслон из сплошного огня.
Санира, не чувствуя тяжести Ленари, вновь взвился в воздух. И тут же глиняный пол под ним рухнул, на лету разваливаясь на куски. Проглянула чёрная, казавшаяся бездонной яма первого этажа. Будто в страшном сне, юноша увидел, что они с бабушкой остались в пустоте, между медленно падающим на них, охваченным огнём потолком и землёй далеко внизу. Дальняя стена издала пронзительный свист и столь же медленно обрушилась внутрь.
В то же мгновение Санира и Ленари, пролетев через дверь, упали на портик. Руки юноши не смогли удержать бабушку, и та покатилась вперёд, к лестнице.
Весь дом снова задрожал, и горящие стены все разом стали крениться друг к другу. То, что осталось от крыши – толстое одеяло сплошного пламени, больше ничем не поддерживаемое, – устремилось вниз.
Санира, сам не понимая как, рванулся всем телом к кромке помоста, наткнулся на бабушку и вместе с ней перевалился через край. Ни в тот миг, ни после юноша не верил, что у него могло хватить на это сил.
Площадка вдруг резко задралась вверх, и весь портик заскользил внутрь пылающего дома, в самое пекло.
Ленари и Санира упали на землю, едва не придавив отца юноши, Мадару, пытавшегося их поймать. Столкновение с мужчиной смягчило удар, и все трое покатились по грязи.
Стены второго этажа наконец сложились внутрь. Раздался оглушающий треск, в небо взмыл столб пламени, во все стороны брызнули снопы искр, и плотная волна нестерпимого жара обдала метавшихся вокруг людей.
2
Дом Ленари
Город горел всю ночь. Под утро насытившийся змей пожара опал, прячась среди пустых остовов домов и зарываясь в золу. Он ещё дышал потемневшими язычками огня в глубинах сгоревших жилищ, ещё испускал своей горячей чешуёй струи дыма, но тело его, гудящее столбами огня, уже уползало в дали прошлого.
Богиня-Небо закрыла жёлтый глаз и отвернула тёмное лицо, именуемое людьми «Ночь». Её светлое, голубое лицо ещё не полностью обратилось к опустошённому холму, но краешек дневного глаза уже выглядывал из-за богини-Земли. Брови туч угрюмо хмурились, затмевая своим одеялом алую кайму меж двумя ликами небесной богини.
Непонимание пронизывало собой весь людской мир, и лишь растерянность – одно из его воплощений – отражалась в себе, как пустое отражается в пустом, тень – в тени. Взрыв кипучей деятельности, когда никто не говорил – все кричали, никто не ходил – все бегали, ничего не тащили – всё швыряли, – миновал. На смену ему пришли опустошённость и бессилие. Не хотелось ни разговаривать, ни двигаться.
Санира тоже ощущал свою беспомощность перед случившимся. Вся его одежда, кое-где в подпалинах, пропахла дымом. Голова раскалывалась от тяжёлой боли. Санира то подолгу замирал на одном месте, то бесцельно шатался по пепелищу. Юноша невидящим взглядом смотрел на последние язычки огня, на то, как прогоревшая зола, вторя порывам ветра, подёргивается белым поверх алого.
В очередной раз Санира перебрался через обугленные брёвна, в очередной раз нырнул в колодезь чёрной тени меж кучами спёкшейся глины. Тут и там виднелись почерневшие стебли рогоза – наиболее старые, уже начавшие гнить, не прогорели. Обильная зола от очеретяной крыши была повсюду, но даже её толстое одеяло не могло скрыть знакомые формы того, что некогда было домашним очагом.
Границы между домами стёрлись. Ещё вчера плотно прижатые друг к другу, будто образующие единую, сплошную стену, теперь они перемешались – обгоревшими остатками несущих столбов, растрескавшимися колодами оснований, обуглившимся колотым деревом стен, рухнувшими перекрытиями [5] .