Как и прежде, русские находят много смешного в повадках иноземцев, в их привычках, нам не свойственных. И, разумеется, сами мы на этом фоне стоим в собственных глазах очень высоко. Вот старинные поговорки, они смешны и одновременно насторожены по отношению к разным народам, с которыми мы имели дело в истории: «Что русскому здорово, то немцу смерть», «Незваный гость хуже татарина», «Цыгану без обмана дня не прожить», «Голодный француз и вороне рад».
А вот новые басни, именуемые ныне анекдотами. Они по сути своей ничем не отличаются от прежних, все так же отстаивают наше национальное достоинство: «Переехал в Германию. Все хорошо. Живу уже десять лет, попривык. Вот только, бывает, проснешься утром, а в городе – немцы». Герои анекдотов – инородцы, с которыми сталкивает нас современная жизнь: «Покупай дубленку! Мамой клянусь, кожа молодого дерматина!». Иронизируем над иностранцами, отстаивая свое превосходство: «Когда надо что-то сделать во что бы то ни стало, американцы говорят: сделай или умри! У русских по-другому: умри, но сделай!». Тот же пафос: «На Западе принято сжимать кулак и разжимать пальцы по одному: во-первых, во-вторых… А у нас наоборот, сначала пальцы растопыривают, а потом сгибают их по одному в кулак. Это чтобы, если кто не понял, сразу пятью аргументами в рыло».
О том, что только русским свойственно смеяться сквозь слезы, свидетельствует парадоксальная, на первый взгляд, но всем нам понятная поговорка «В веселый час и смерть не страшна».
Смех сквозь слезы является проявлением особой русской удали, тех самых «авось», «небось» и «как-нибудь», на которых стоит русский характер. Авось означает – а вот так! Небось – нет, не так! Как-нибудь – знак того, что как бы там ни было, но дело будет сделано любой ценой! Вот откуда наше смеяться в лицо врагу. Оно отражает особое русское упорство на краю гибели. В русской тюрьме и на русской каторге, по свидетельству их прошедших, много смеются. Это позволяет не умереть от отчаянья. Смеются, шутят, балагурят и на войне, и оттого воевать не страшно. Смеяться в лицо врагу есть сгусток особой русской дерзости и крайней смелости, доставляющей смеющемуся на краю пропасти человеку прощальную, а то и предсмертную радость – радость, что не сдается, держится до последнего, что ему все нипочем. Формулами смеха здесь издревле являлись слова «Держись!» и «Ничего!», мол, и это переживем, и это одолеем.
Смех сквозь слезы укрепляет, человек сам доказывает себе, что не трус, что смеет переломить свой страх даже в смертный час. Это позволяет русским пережить любое несчастье, это укрепляет нас в непереносимых невзгодах.
Русский смех, преодолевающий страх, способ сохранения, восстановления нашего достоинства. Мы сохраняем уважение к себе, когда высмеиваем подлость богачей. Мы сберегаем народное достоинство, когда смеемся над низостью правителей. Мы укрепляем национальную гордость и отстаиваем свое превосходство, когда потешаемся над чужаками и пришлыми. Мы даже на краю погибели улыбаемся в лицо врагу. Такой смех присущ смелому народу, которому, как это ни удивительно для других племен, посильна беда со смехами, но невмочь беда со слезами.
Умение смеяться свойственно, очевидно, всем народам. Но чувство смешного обусловлено национальным мировоззрением. Англичане, к примеру, тонко воспринимают ироническую игру слов, их смех чаще всего выражает превосходство над окружающими, которые не понимают изысков английского юмора. Французы предпочитают смеяться над другими народами, непохожими на них самих. Немцы вообще не склонны видеть смешное вокруг, и лишь фарсовые, нелепые ситуации, выходящие за рамки общепринятого, могут вызвать их смех. Русские же отличаются от всех уникальным умением смеяться над собой, которое у нас обычно называется валять дурака. В нашей культуре это умение ценится весьма высоко, считается признаком ума-разума. И вот почему.
Дурак по-русски не всегда означает глупца. Глупый в истоках языка стыкуется с понятиями глух и глум, глупый подобно глухому не слышит слов разума и потому глумится, то есть рассуждает неразумно. В синонимах к слову глупец в русском языке бытуют слова иностранные. идиот происходит от греческого чужой, и это оправданное сближение глупца с чужаком, ведь чужой так же не понимает нас, как и глупец. Слова болван и балбес тюркского происхождения, у наших соседей-кочевников болван означал «борец, силач», а балбес (bilmas) буквально переводится с тюркских языков «он не знает». И то и другое слово оправданно обозначали глупцов, как правило, таковыми казались иноземцы, и им по непонятливости уподобляли наших собственных глупцов.
А вот слово дурак стоит наособицу от этих смыслов. Дурак – слово с индоевропейским корнем *DR. Этот корень находим в латинском dura, что значит крепкий, твердый, а также dura по-латыни – верхняя мозговая оболочка. Исходное значение корня *DR – нечто крепкое, твердое, трудно пробиваемое, оттого в нашем языке возникли слова дыра, драть, древо, дрын, а также дразнить, задирать, раззадоривать, то есть пытаться пробить крепость неразумения. Так что для нас дурак – не только и не столько глупец, болван, идиот и балбес – непонятливый, малоумный, а то и вовсе безумный человек, дурак по-русски – крепкоголовый, твердолобый, непробиваемый. А крепость головы и твердость лба осмысливаются по-разному.
В каждом из нас живо сочувствие глупцу – дураку безумному, ибо каждый сам себя не раз и не два упрекает в недостатке ума (вот я ж дурак!). Над безумным дураком смеются чаще всего по-доброму: «Дураку счастье, а умному Бог даст!», «Пьяный проспится, а дурак никогда», «Когда дурак умен бывает? – Когда молчит», «Дурак не дурак, а сроду так». Особо тупого раздраженно именуют «Дурак дураком», «Круглый дурак», «Сплошной дурак», «Набитый дурак», «Законченный дурак», «Отпетый дурак». Про такого говорят «Чердак без верху», «У него шариков не хватает», «У него не все дома», «У него от думы голова не болит», «У него из голубятни все голуби улетели». Сочувственно добавляют: «У него крыша поехала».
Как бы то ни было, глупость нами принимается со снисходительным упреком: «Ты бы наперед подумал». – «Пробовал, братец, еще хуже получается».
В то же время на Руси презирали дураков бесстыдных, кому неведомо чувство стеснения, и они срамились на всю округу, вызывая брезгливый смех. Таких безоговорочно осуждали: «Посади дурака за стол, а он и ноги на стол», «Чужой дурак – смех, а свой дурак – стыд», «Дурак стыда не знает».
Но иных дураков у нас привечали и даже любили. Ценили простоту «дурака бесхитростного», кто благодаря своей твердолобости не понимал людских ухищрений и лепил напрямик в глаза все, что о ком думает. Такой человек, по нашим представлениям, вовсе не болван и не идиот, и уж тем более не бесстыдник. Он простодушен и за свое простодушие всеми любим. Дурость такого рода была почитаема в народе: «дурак – божий человек», «временем и дурак правду скажет».
Русский бесхитростный дурак способен обличать и силу, и власть, вот о чем поговорка «Простота хуже воровства». Это, по сути, прямота, которая сильнее разбоя. Бесхитростный дурак называется у нас юродивым – обличитель, принимающий подвиг юродства для того, чтобы сметь говорить людям правду в глаза, обличая их грехи без различия чинов и богатств. Поэтому «не только попу, но и дураку – место в красном углу».