– Слишком много совпадений. Ни один суд в Англии не поверит в то, что настойки не были отравлены.
Доктор Форман опустил голову, его плечи поникли.
– Я сделаю все, что вы просите, сэр. Я уже подготовил гороскопы и напишу вам признание.
Шекспир улыбнулся и хлопнул Формана по спине.
– Молодец. В таком случае мы станем лучшими друзьями, и я, так и быть, похлопочу о том, чтобы сэр Роберт Сесил позаботился о ваших интересах и уберег вас от домогательств Корпорации врачей.
– А я клянусь вам, что я никогда не готовил для кого-либо ядов, не использовал их, хотя меня об этом и просили.
Когда он выходил из дома Формана с гороскопами и признанием, надежно спрятанными под дублетом, Шекспиру показалось, что гора упала с его плеч. Наконец у него были доказательства, которые, как он надеялся, удовлетворят Сесила и спасут его брата Уилла.
Ему вспомнились последние слова Макганна, и он поспешил по почти безлюдным улицам Лондона…
Дом на углу Бир-Лейн и Темз-стрит был заколочен. На двери виднелся нарисованный крест – знак того, что в этом доме чума. Все, кто оказался в доме, когда его заколачивали, вынуждены были оставаться там, пока чума не заберет и их.
Шекспир огляделся. На противоположной стороне улицы на тюке сена сидели двое в рваных джеркинах, они потягивали эль из кружек, курили трубки и играли в карты. На них были чумные маски с наполненными травами длинными носами, из-за которых они походили на каких-то дьявольских хищных птиц.
– Кто здесь живет? – спросил Шекспир, подойдя к ним и указывая на чумной дом.
Мужчины взглянули друг на друга и рассмеялись. Тот, что был повыше, худощавый лысеющий приятель, встал с тюка и стащил с себя маску, явив Шекспиру свою вытянутую недовольную физиономию.
– А кто спрашивает?
– Меня зовут Шекспир. Я здесь по делу государственной важности.
– Да никто здесь не живет. Дом-то чумной. Все, кто внутри, умрут.
Шекспир заметил, что у говорившего был ирландский акцент, как у Макганна.
Мужчины снова расхохотались.
– Знаешь, Том, а ведь сегодня утром я слышал, как там кто-то скребся, – сказал тот, что остался сидеть. – Может, мышь?
Высокий затянулся и выдохнул в лицо Шекспиру облако дыма.
– Хоть мышам в этом доме будет чего поесть, – сказал он. – Если, конечно, смогут переварить чумной пудинг под пуританским соусом.
– Там Уинтерберри? Купец Джейкоб Уинтерберри?
– Ага, он самый. Какой вы непонятливый, господин Шекспир. Мы следим, чтобы он не вышел из этого дома. Мы же не хотим, чтобы он заразил всех чумой, а? Это было бы не по-христиански.
Шекспир постарался сдержать чувства.
– А кто поставил вас следить за этим домом?
– Корпорация лондонского Сити назначила нас чумными и платит нам по восемь пенсов в день за труды. Еще нам выдали маски. Мы специально перевезли сюда господина Уинтерберри, чтобы он провел свои последние дни вместе с заразившейся чумой семьей.
– Так с ним там еще и семья?
– Ага, сэр, муж, жена и их двое детей. Когда прибыл господин Уинтерберри, все они уже были тяжко больны. Должен сказать, что в то время господин Уинтерберри казался вполне здоровым. Никаких признаков чумы, ни бубонов, ничего.
– Вы поместили здорового человека в жилище, где находится больная семья, и заколотили дом?
Высокий глотнул эля и отер свою всклокоченную бороду грязным рукавом.
– Ага, сэр, так все и было. Вообще-то он остался не слишком доволен тем, что его сюда привезли. Канючил, как маленький, умолял не оставлять его, плакал. Но мы-то знали, что здесь ему будет хорошо. Он продолжал ныть, даже когда плотник заколачивал досками двери и окна.
– В таком случае вы совершили убийство!
Тот, что пониже, с безразличным видом выбил о каблук пепел из своей глиняной трубки и принялся набивать ее свежим табаком.
– А нам кажется иначе, сэр. Мы избавили Ее величество и Тайный совет от расходов на суд и повешение, ибо знаем, что господин Уинтерберри был наимерзейшим преступником. Уверен, он заслужил тяжелую и неприятную кончину.
Шекспир стянул коротышку с тюка, выбил трубку из его руки и стащил с головы маску.
– Отправляйся к дому и немедленно открой его, иначе ты за это поплатишься, обещаю. И знай, что Макганн мертв. Пуля, что пробила ему лоб, застряла у него в мозгах. Теперь он в компании червей гниет в общей могиле в Богом забытых землях на севере Англии. Сейчас же откройте дом, или я прямо здесь убью вас.
Мужчины посмотрели на Шекспира с уважением, даже страхом. От их самоуверенности не осталось и следа. Они взглянули на руку Шекспира, что лежала на рукояти меча в ножнах.
– Он сказал, чтобы мы сидели тут, пока из дома не перестанут доноситься звуки, и подождали еще два дня, – начал высокий. – Так он приказал. – Он то и дело переводил взгляд с Шекспира на своего товарища и обратно.
Вдруг они оба бросили кружки и со всех ног кинулись наутек в северном направлении вверх по Бир-Лейн, спотыкаясь о мусор и отходы, что лежали никем не убранные вдоль всего их пути. Шекспир не стал их догонять.
Он подошел к заколоченному дому и постучал в забитую досками дверь. За дверью он услышал звук, словно кто-то маленький спускался по лестнице. Он снова принялся колотить в дверь и крикнул:
– Есть кто живой?
Шекспиру показалось, что слышит тихий голос.
– Подождите, – сказал он, – я открою дверь.
Он огляделся. В расположенном неподалеку оружейном цеху подмастерье полировал недавно отлитые пушечные ядра. Шекспир приказал ему принести инструменты.
Десять минут спустя они отжали ломом трехдюймовые доски и вытащили толстые гвозди, которыми была забита дверь. Шекспир отодвинул щеколду, и дверь открылась. В нос тотчас ударил отвратительный смрад гниющей плоти и болезни, заставивший их отпрянуть назад.
Прижав носовой платок к лицу, Шекспир дал пареньку монету и велел отправляться обратно в цех, но мальчишка остался, вглядываясь из-за спины Шекспира в темный коридор чумного дома. На пороге, закрывая проход, лежало чье-то тело. Это был Джейкоб Уинтерберри.
Зажав нос и рот носовым платком, Шекспир прикоснулся к нему и понял, что Уинтерберри мертв. Его тело, облаченное в черное пуританское одеяние в пятнах рвоты и грязи, было холодным и неподвижным. Плоть распухла, кожа посинела и покрылась пятнами.
Шекспир снова обратился к подмастерью:
– Уходи. Здесь опасно оставаться.
Паренек с неохотой удалился. Шекспир обвязал платок вокруг лица и, перешагнув труп Уинтерберри, вошел в дом. С гниющей массы, которая некогда была лицом купца, поднялся рой мух.