Я взглянул на него, хотел что-то ответить, но заслушался одинокой смертоносной песней леопарда, поражаясь, до чего странно она звучит на фоне привычных негромких семейных разговоров и звуков ужина. Я все думал, думал, думал о Семье, о том, как у нас обстоят дела, и ничего не сказал Джерри: забыл, о чем он меня спрашивал. Если честно, я вообще забыл, что он здесь.
* * *
Шалаш Беллы был просторнее и выше остальных: в нем можно было проводить собрания. В дальнем правом углу напротив входа лежал ворох спальных шкур, вдоль стен — стопки шкур для посетителей, чтобы, приходя к Белле, можно было посидеть и поговорить. Шалаш построили у теплого ствола огромного белосвета; одну из веток оттянули вниз, привязали веревками к камням, так что она оказалась внутри шалаша, и там теперь всегда светили два-три светоцвета. А если Белле свет был не нужен, она завешивала их шкурами.
Когда я пришел, Белла сидела на корточках на спальных шкурах — тощая, костлявая, с узкими бедрами, маленькой грудью и умным, усталым и хмурым лицом.
— Ты глупый мальчишка, Джон Красносвет, — сказала она мне, — и мне придется на тебя накричать.
Я кивнул.
— Никогда, слышишь, никогда больше не выскакивай со своими замечаниями на собрании! — заорала она. — Ты меня понял, Джон? Ты все понял? Ты опозорил меня, ты опозорил всех Красных Огней, ты опозорил себя. И ничего не добился! Вообще ничего. Ты что, правда думал, что Совет переменит мнение из-за какого-то глупого новошерстка только потому, что ему посчастливилось убить одного-единственного леопарда на Холодной тропе? Ты кем себя возомнил, пупом земли? Неужели ты считаешь себя умнее вожака группы или Главы Семьи? А мне вот так не кажется! И не думай, будто я не знаю, что это вы с Тиной Иглодрев подняли на смех Митча, когда он забыл назвать самого себя! Не надейся, что я этого не заметила!
Забавно. Белла кричала на меня, но казалось, будто она разыгрывает историю из тех, которые обычно ставят к Гадафщине. Вроде «Кольца Анджелы» — о том, как Анджела потеряла кольцо, которое ей подарили папа с мамой, стала плакать, кричать, обозвала Томми говнюком, сказала, что ненавидит его, Эдем и детей и лучше бы она умерла. Или «Гитлер и Иисус»: там Гитлер кричит Иисусу, что уничтожит его и всю его группу, Удеев, растопчет их, как трубочников («Только через мой труп!» — отвечает Иисус, а Гитлер ему на это: «Именно что через твой труп, идиот, потому что я приколочу тебя к раскаленному иглодреву, и твоя кожа сгорит!») Когда показывают такие истории, видно, что все это понарошку. Люди кричат, а глаза у них не злые, хотя изо рта льются ругательства. Вот и сейчас происходило что-то в этом духе. Мы с Беллой как будто разыгрывали пьесу, и даже лицом не нужно было ничего изображать, только голосом, потому что играли мы не для себя, а для остальных членов группы, которые слушали снаружи у шалаша, но не видели нас.
— Джон, больше никогда не выскакивай с бухты-барахты, договорились?
— Прости, что я тебя опозорил.
— И если ты хочешь что-то обсудить на Гадафщине, сперва скажи об этом мне, а не всей Семье без моего ведома, хорошо?
— Да, Белла.
Она внимательно посмотрела мне в глаза, натянуто улыбнулась, немного расслабилась (насколько она вообще позволяла себе расслабляться) и кивнула, словно говоря: ну ладно, пьеса закончена.
— Так почему ты это сделал? — спросила Белла обычным голосом, негромко, чтобы снаружи никто не услышал ее слов (если, конечно, не подойти к шалашу и не приложить ухо к коре, но на это в присутствии всей группы никто бы не осмелился). — Если ты хотел об этом поговорить, почему сперва не обсудил со мной?
— Мне это пришло в голову именно в тот момент. Правда. Меня осенило, когда Том вспомнил, как мы отказались от Школы, а теперь нужно пожертвовать чем-то еще. Клянусь сиськами Джелы, я подумал: какой в этом смысл? Неужели непонятно: нам просто мало места в долине?
Белла пристально посмотрела на меня и кивнула.
— Если честно, я согласна с тобой, Джон, — призналась она. — Что-то надо решать, и пора подготовить Семью к этому. Но мало заявить об этом во всеуслышание на Гадафщине. Надо беседовать с людьми, уговаривать их, идти к ним навстречу, делать все постепенно. Для того и существует Совет.
— И кто еще из членов Совета, кроме тебя, согласен со мной?
Белла задумалась.
— Никто. Пока никто. Но я с ними работаю. Стараюсь внушить мысль, что нам неплохо бы расселиться чуть шире.
— Дело не в том, чтобы расселиться шире. Нам надо как-то перейти через Снежный Мрак.
Белла покачала головой.
— Перебраться через Снежный Мрак? Едва ли. Я там не была уже несколько бремен, но прекрасно помню, как там и что. Джон, ты думаешь, что был там, но ты еще ничего не видел. Ты не поднимался дальше верха Холодной тропы, а это только-только начало Снежного Мрака. Самое начало. Там настолько холодно-прехолодно и темно-претемно, что едва ли у нас получится его преодолеть.
— Значит, тогда надо спуститься по Проходному водопаду.
— Ну Джон! Ты хотя бы представляешь себе, что это такое? Может, до обвала это было осуществимо, но сейчас осталось одно-единственное отверстие — то, по которому между высоких скал падает вода из Озера Водопада, вниз, вниз, вниз, в темноту. Только подумай, сколько она весит. Вся вода из Большого озера, вся вода со всех снежных глыб, которая стекает из Снежного Мрака в долину.
— А что если в один прекрасный день случится новый камнепад и завалит эту дыру? Тогда вся Долина Круга превратится в одно большое озеро. Что мы тогда будем делать?
— Ну, будем надеяться, что этого не случится.
— Что толку надеяться? Почему бы не попытаться найти выход?
— Через Снежный Мрак перебраться невозможно.
— Значит, Томми с Анджелой и Тремя Спутниками смогли взлететь с Земли, пересечь Звездоворот и спуститься в Эдем, а мы не можем покорить какие-то паршивые горы?
Белла рассмеялась.
— Джон, дружочек, нельзя получить все и сразу. Семья пока не готова даже расселиться в Долине Круга, что уж говорить о Снежном Мраке. Давай начнем с малого, идет?
— И долго еще ждать?
— Не знаю. Может, через две-три Гадафщины мы поговорим о том, чтобы поселить новую группу ниже по реке или возле Кома Лавы. Сейчас этого даже в Грамме нет. В таких делах надо запастись терпением.
— Пока мы будем терпеть, нам станет нечего есть, и начнется голод.
Белла улыбнулась.
— Ну, до этого, думаю, еще далеко. Дай людям время. И помни, что никто не хочет нарушать то, чему учила нас Мать Анджела: ждать здесь и заботиться друг о друге, пока не прилетят земляне.
Я вспомнил свой сон — тот, который время от времени снится всем нам, — про то, как с неба спускается Апарат, а я далеко.
— Да, но она не хотела, чтобы мы голодали, — не сдавался я, отгоняя собственный страх.