Наверное, поэтому я растерялась. Хуже, чем растерялась, я забыла все, чему меня учили. Все, что мне когда-то говорила Нирра. Я забыла и саму Нирру….
— Уходи, — потребовал мужчина, — Без обид, но связываться со службой контроля мы не хотим.
Я повернулась к Антонису, слабо надеясь на поддержку, но тот опустил глаза.
Обычная дверь показалась проходом в другой мир. Надо выйти туда, где я снова буду одна. Пусть блуждающим никакие стены не помеха, но атаковать они стараются, когда жертва остаётся в одиночестве. Правда, бывают и исключения, все зависит от желания свести счёт.
Я со злостью сдёрнула куртку со стула и вышла, громко хлопнув дверью. Запала хватило ненадолго, шага на три от крыльца.
Что же делать? Я посмотрела по сторонам. Бесполезно, пока атака не повторится, я и знать не буду, что он рядом. Служба контроля. Они могут помочь. Помочь сохранить разум, иначе следующее нападение сотрёт, выжжет меня дотла.
Я отошла в тень, прижалась к холодной стене барака и вытащила телефон. Три пропущенных вызова — два от мамы и один от бабушки. Нирра! Первая разумная мысль с момента нападения. Приди она на минуту раньше, никакие силы бы не заставили бы меня выйти на улицу, и плевать на то, что думают там какие-то строители. Я зло кусала губы, стараясь попасть трясущимися пальцами по кнопкам телефона. Надо было сразу звонить, а не препираться, глядишь, услышав имя, стали бы посговорчивей. Или сразу выкинули бы меня на улицу, без всяких разговоров и попыток соблюсти приличия. Но это чревато. Моя бабушка Нирра Артахова много лет возглавляла службу контроля. И не городскую, и не районную, а, ни много, ни мало, имперскую.
Людей, неподвластных воздействию призраков, ничтожно мало. Судьба такого человека предопределена почище, чем у носителя камня. Зачисление в пси-академию едва ли не с рождения. И „хочу-не хочу“ не играет никакой роли.
Первая пара гудков, когда я ждала ответа, показалась мне по продолжительности чуть ли не многочасовым концертом.
— Алленария, — рявкнула трубка, — Что происходит?
— Бабушк-ка, — произнесла я и от облегчения, позорно разревелась, — К-кто-то… ч-ч-что-то… он…
— Спокойно, — голос в трубке сразу смягчился, — Вдох, выдох, Рассказывай, что случилось.
Не знаю, сколько времени ушло на подобные увещевания, но взять себя в руки и внятно рассказать о происшедшем удалось не сразу.
— Погост далеко? — напряжённым шёпотом спросила она.
— В двух шагах.
— Слушай внимательно и выполняй в точности, как бы невероятно тебе это не показалось. Бегом к ворошкам, напрямую, как можно быстрее, если надо, лезь прямо через забор. Поняла?
— Да, но…
— Не перебивай. Выбери могилу, сядь на землю, прислонись спиной к памятнику или кресту. Я перезвоню через две минуты, и, если ты не возьмёшь трубку, буду исходить из того, что атака повторилась. Все ясно?
— Д-да, — снова начала заикаться я.
— Тогда бегом, — скомандовала бабушка и отключилась.
Я захлопнула телефон. Ждала помощи, а получила, не пойми что. В моем положении соваться на кладбище — самоубийство. Правда, ноги уже сами несли меня поперёк дороги, через канаву к железной ограде. Особого выбора нет. Через ограду действительно пришлось перелезать. То ли я ещё не отошла от случившегося, то ли сказывалось отсутствие опыта, но через железные прутья я перевалилась как куль с мукой, едва не обрушив всю секцию. Стараясь не смотреть на нестройные ряды крестов и памятников, я плюхнулась в пыль у первого попавшегося, и осторожно облокотилась о холодный камень.
Бабушка была точна, телефон тренькнул через полминуты.
— Слушаю, — выдохнула я в трубку.
— На месте?
— Да.
— Хорошо. Оставайся там, скоро за тобой приедут. Чья могила?
Я обернулась, силясь прочитать витиеватую потемневшую надпись. Мавейлик Ильич Ветродуев. Родился, умер, две строчки эпитафии на холодном граните — все, что осталось от когда-то жившего человека.
— Не знаю мужик какой-то. Умер ещё в прошлом веке.
— Никого посвежее не нашлось? — наверное, она пыталась пошутить.
— Извини, не было времени выбирать, но если хочешь, поищу, — в тон ей ответила я.
— Не уж, сойдёт и этот, вековой давности, — фыркнула она, но тут же серьёзно добавила, — Лен, ничего не бойся, мы будем говорить, пока тебя не заберут.
Последнее слово неприятно царапнуло.
— Меня арестуют?
— Делом займётся лучший специалист.
— Меня арестуют? — мне нужен был ответ на вопрос.
— Есть процедура. По-другому им тебя не защитить. Ты же знаешь, пока рядом псионник, ни один блуждающий не осмелится приблизиться.
Мы ненадолго замолчали, я, размышляла, в трубке слышалось сиплое бабушкино дыхание, возможно, она простудилась, но тогда я не обращала ни на что внимание.
— Я никого не убивала, — сказала я.
— Знаю, — всего одно слово, а облегчение было таким, будто с плеч сняли неимоверный груз, — Во-первых, ты не способна прихлопнуть даже паука, что уж говорить о человеке. А во-вторых, передо мной сейчас сводка смертности: в Вороховке за последние полгода не было ни одной не идентифицированной насильственной смерти. Всех убийц либо задержали, либо это вопрос ближайшего времени, вина установлена с вероятностью более восьмидесяти процентов. Не волнуйся, ребята во всем разберутся. А если нет, им же хуже, Ещё одна попытка пошутить, и в этот раз я не удержалась и хихикнула. У бабушки уже года два как парализовало ноги, иначе она б ни за что не вышла на пенсию и руководила бы службой контроля минимум ещё лет десять.
— Бабушка, а почему кладбище? Любой бы убежал отсюда при первой же возможности?
— И напрасно, — она фыркнула, — Блуждающие „живут“ по своим законам. Они привязаны к двум местам — к месту погребения и месту смерти. Это их личная территория. Чужая могила для призраков „нулевое поле“, посторонний блуждающий не может пересечь границу. Пока ты там, для других призраков ты не существуешь, только для хозяина захоронения. Будем надеяться, что ты выбрала могилу не того, кто пытался тебя убить. Иначе глупо получится.
— Да уж, — мне стало неуютно, хотя о каком уюте вообще может идти речь на кладбище.
— Вероятность один к паре десятков миллионов, примерно столько здесь захоронено, если мне не изменяет память. Неплохие шансы, — продолжала рассуждать бабушка, — Для тебя сейчас нет места безопаснее. Хозяину могилы ты не враг, пока не собираешься её разрушать.
— Торжественно клянусь ничего не раскапывать, — пообещала я.
— Надеюсь, только обвинения в осквернении захоронения не хватает, — бабушка снова стала серьёзной.
— Как вы узнали? Ну… вы же звонили, ты, мама. Вы знали — что-то случилось.