Наконец ему удалось нащупать концом прута край воронки, которую пробил снежный червь для того, чтобы, выглянув на поверхность, глотнуть свежего воздуха.
Татаун, учивший Марсала выслеживать снежных червей, говорил, что одного вдоха червю хватает, чтобы на двадцать–двадцать пять минут уйти под плотный слой слежавшегося снега. А когда начинается метель, червь кольцом сворачивается под снегом и может пролежать так, в полной неподвижности, затаив дыхание, около часа. В этом состоянии, если опять-таки верить словам Татауна, снежный червь не реагирует даже на появление в своем логове чужака. Впрочем, что бы там ни рассказывал Татаун, сам он был не настолько глуп, чтобы попытаться проверить это на собственном опыте. Он, случалось, заговаривал об охоте на снежного червя, утверждая, что двое взрослых мужчин, используя необходимое оружие и инструменты, если повезет, имеют шанс справиться с небольшим снежным червем. Но теперь, после того, как Татаун пропал, об этом можно забыть. Тем более что в последний свой налет на хибару старого Бисауна «снежные волки» отыскали тайник Татауна и забрали спрятанные в нем крючья, два больших тесака и, что самое главное, бухту тонкого, чрезвычайно прочного стального провода в пластиковой оплетке, что позволяло пользоваться им на холоде без перчаток, не боясь обморозить руки.
Сняв снегоступы, Марсал лег на живот и, протянув вперед руку с прутом, начал прощупывать снег. Вскоре он нашел уплотнение, которое непременно образуется на краю выхода, когда снежный червь высовывает из лаза головную часть своего огромного туловища, чтобы сделать глоток воздуха. Упершись руками, Марсал переместился вперед еще на полметра и снова ткнул прутом. Теперь стальной прут легко, не встретив никакого сопротивления, ушел под снег. Марсал подвигал прутом из стороны в сторону, и все, что намело за ночь поверх входа в лаз, осыпалось вниз. Марсал сел на краю воронки, свесив ноги, и скинул со спины мешок. Теперь ему нужны были не плетеные снегоступы, а металлические кошки, без которых нечего и соваться в лаз снежного червя. Во время движения червь не разрывал снег, а плотно утрамбовывал его. При этом снег еще и частично плавился, после чего внутренние поверхности лаза покрывались толстой коркой блестящего словно стекло, но несравнимо более прочного льда.
Привязав к ногам металлические скобы с выступающими шипами, Марсал вбил в обледеневший вал на краю воронки пластиковый колышек с веревкой, по всей длине которой через каждые двадцать сантиметров были завязаны узлы. Дернув пару раз, чтобы убедиться, что колышек не выскочит, Марсал бросил конец веревки вниз, накинул на плечи опустевший мешок и, упираясь закрепленными на ногах кошками в гладкую ледяную стенку, начал спускаться вниз.
Татаун, обучая Марсала, постоянно твердил, что, когда имеешь дело со снежным червем, главное – не торопиться: стоит упустить хотя бы одну на первый взгляд кажущуюся совершенно незначительной деталь, и это может обернуться трагедией. Спускаясь в лаз снежного червя, следовало обращать внимание на все: на глубину этого лаза, на звуки в нем, на цвет и структуру льда и даже на запахи. Каждый из перечисленных признаков, если верно его истолковать, помогает определить, как далеко от выхода, которым ты решил воспользоваться, находится сейчас червь.
Глубина лаза, куда спускался Марсал, составляла около десяти метров. На дне его царил серый полумрак. После яркого света наверху требовалось какое-то время, чтобы глаза адаптировались к сумеречному освещению.
Стянув с левой руки перчатку, Марсал провел кончиками пальцев по стенке лаза. Судя по тому, что лед был покрыт частой сеткой тончайших трещинок, ход прорыли как минимум дня два назад. А то, что Марсал, принюхавшись, не почувствовал характерного запаха, присущего снежному червю, свидетельствовало о том, что с тех пор он здесь больше не появлялся. С одной стороны, это гарантировало безопасность, с другой – если снежный червь покинул свой лаз, значит, в его ледяных стенках уже не осталось никаких припасов. Однако Марсал пришел сюда не для того, чтобы воровать у червя объедки, а чтобы собрать немного красницы.
Лаз тянулся в двух противоположных направлениях. В принципе, Марсалу было совершенно безразлично, в какую сторону идти. Червя поблизости не было, а значит, единственной опасностью, которая ему угрожала, была возможность заблудиться в лабиринте ходов, если они начнут раздваиваться, пересекаясь с ходами, прорытыми другими червями.
Марсал пошел налево. Просто потому, что туда указывал конец упавшей на ледяной пол веревки.
Лаз имел почти круглое сечение. Червь, прорывший его, отличался изрядными размерами: идя по центру прохода, не нужно было даже голову пригибать. При каждом шаге Марсал старательно ступал на носок, вгоняя шипы кошек в гладкую, словно отполированную поверхность льда.
Чем дальше от выхода отходил Марсал, тем темнее становилось в лазе. Когда темнота сгустилась настолько, что стены стали едва различимы, Марсал достал из внутреннего кармана дохи светящийся цилиндр. Это был еще один из тех драгоценных предметов, без которых выжить в мире вечных снегов невозможно. Каждый раз, возвращаясь в хибару, Марсал прятал светящийся цилиндр, кошки, стальной прут и небольшой охотничий нож в тайнике, который «снежным волкам» пока еще не удалось отыскать.
Ударив пару раз светящимся цилиндром о ладонь, Марсал поднял его над головой. Стены лаза озарились странным, чуть зеленоватым, холодным светом, отблески которого скользили по гладкой ледяной поверхности, преломляясь в небольших трещинах, дробясь и рассыпаясь сотнями искр на полу в тех местах, где Марсал оставил глубокие выбоины. Природу этого удивительного света не мог объяснить никто, даже старый Бисаун, знавший, как полагал Марсал, все на свете, за исключением того, чего не знал никто. Это была одна из тех загадок, про которые Бисаун говорил, что о них лучше и не думать, поскольку скорее сойдешь с ума, чем придешь хотя бы к самому общему пониманию происхождения подобных вещей. Помимо светящихся цилиндров, старый Бисаун относил к тайнам, недоступным человеческому разуму, также принцип работы теплогенератора, который имелся в каждой хибаре, и то, откуда в снегах появляются новички.
Держа светящийся цилиндр над головой, Марсал не спеша двигался вдоль прохода, внимательно всматриваясь в толщу ледяных стен. Один раз ему показалось, что он видит какое-то инородное вкрапление во льду, но, когда он ковырнул подозрительное место ножом, оказалось, что это всего лишь вмерзший пузырек воздуха. Марсал не испытал разочарования. Он знал, что в мире вечных снегов ничего нельзя планировать заранее. На все здесь воля слепого и зачастую безысходного случая. Если ему сегодня повезет, он найдет красницу. Хотя с такой же степенью вероятности может произойти подвижка континентальных льдов, и тогда он окажется заживо погребен под многими тоннами снега и льда. Если думать об этом, лучше и вовсе не спускаться в лаз снежного червя – сидеть себе в хибаре у теплогенератора и жевать расползающиеся в руках лепешки из кислой, перебродившей закваски.
Марсал не был героем. Он просто жил в этом мире и не помнил другой жизни. Хотя она, несомненно, была. Так говорил старый Бисаун. Об этом же без конца твердил и Татаун, когда еще был жив. Да и сам Марсал прекрасно понимал, что люди не появляются на свет тридцатилетними. Но где он жил до того, как оказался в мире вечных снегов, как и почему вдруг случилось, что он очутился здесь, Марсал не помнил. Так же, как не мог ничего сказать об этом и никто другой из тех, с кем ему доводилось беседовать. Большинство же обитателей мира вечных снегов и вовсе не любили разговоров о прошлой жизни, считая их пустой и совершенно бессмысленной болтовней. Какая разница, что было прежде, если сейчас все они находятся здесь и вынуждены ежедневно бороться за выживание.