Усмехнувшись, Харп покачал головой и провел ладонью по щеке, покрытой короткой щетиной.
– Похоже, до тех пор, пока я не обрасту бородой, все так и будут называть меня новичком, – сказал он, обращаясь к Марсалу.
– Отсутствие бороды сразу же бросается в глаза. – Марсал смущенно улыбнулся в ответ.
– Да уж… – Харп провел ладонью по другой щеке. – А что, у вас здесь никто не бреется?
– А зачем? – удивленно пожал плечами Марсал. – Борода защищает лицо от холода… Да и нечем бриться.
– А жаль, – покачал головой Харп.
– Идиот! – презрительно выплюнул «снежный волк».
– Это первый и последний раз, когда я тебя прощаю, – спокойным, убийственно спокойным голосом произнес Харп. – Если ты произнесешь еще хоть слово, когда тебя не спрашивают, я раскрою тебе череп. Имей в виду, это не пустая угроза: я всегда делаю то, что говорю. Ясно?
Ответ последовал не сразу. Должно быть, «снежному волку», привыкшему к полной безнаказанности, обусловленной той силой в лице остальных членов банды, которая всегда стояла у него за спиной, было не просто поверить, что в мире, который он прежде считал безраздельно своим, появился кто-то, осмелившийся бросить ему вызов. Слова Харпа сами по себе звучали достаточно убедительно. Но больше, чем слова, «снежного волка» напугал взгляд странного новичка. Глаза его были холодными, словно покрытые тонкой, невидимой корочкой льда. Так смотреть мог человек, уже однажды заглянувший за грань и точно знающий, что жизнь и смерть – это одно и то же. Чем можно испугать того, кто не боится смерти?
– Да, – едва слышно произнес «снежный волк».
– Я рад, что мы поняли друг друга.
Харп повернулся к раненому спиной, и в тот же миг взгляд его вновь сделался теплым и живым. Он забыл о лежавшем на полу «снежном волке», будто его вовсе не существовало. Он был уверен, что ему не придется браться за прут, чтобы исполнить свою угрозу. Кроме того, теперь он точно знал, что общество «снежных волков» его нисколько не привлекает. Он по своей природе был одиночкой и не имел привычки бегать в стае. К тому же чем дальше, тем больше Харп убеждался, что в этом мире если на кого и можно полагаться, так только на себя самого.
Взяв со стола часы, он застегнул браслет на левом запястье. Щелкнув зажигалкой, посмотрел, как ровно горит язычок пламени, улыбнулся какой-то своей мысли и, захлопнув крышку, убрал зажигалку в карман штанов. Затем настала очередь перчаток, снятых с одного из колонистов. Харп внимательно осмотрел каждую из пары, прощупал все швы, даже понюхал их изнутри и только после этого сунул за пояс. Так же внимательно рассмотрев солнцезащитные очки, он решил, что они ничуть не лучше его собственных, и снова кинул их в общую кучу.
Заглянув в тарелку с едой, Харп достал последнюю оставшуюся лепешку и сунул ее в рот.
– Это все, что ты хочешь взять себе? – спросил Бисаун, на пару с Марсалом молча наблюдавший за тем, что делает Харп.
Харп от удивления даже перестал жевать. Схватив со стола кружку с настоем красницы, он сделал из нее три больших глотка, проглотив вместе с жидкостью и пищу.
– Я что-то не понял, старик, что ты имеешь в виду?
– Вещи, которые не нужны тебе, переходят в общую собственность.
Сказав это, старый Бисаун выразительно поднял брови, чтобы было ясно, что ему и самому не доставляет никакого удовольствия снова объяснять новичку прописные истины, которые тому следовало бы запомнить с первого раза.
– Старик, – поставив локоть на стол, Харп подался вперед, – свою долю имущества из того, что было при мне, ты уже получил.
– Нет! – протестующе поднял руку Бисаун. – Себе лично я не взял ничего! Все перешло в общую собственность!
– Называй это, как хочешь, – недовольно скривился Харп. – Но из того, что я притащил сегодня, ты не получишь ничего. Я все оставляю себе.
Раскрыв горловину мешка, он начал не спеша складывать в него разложенные на столе вещи.
– Ты имеешь на это право. – Старик позаботился о том, чтобы голос его едва заметно вибрировал от праведного негодования, которое он старательно сдерживал. – Но скажи мне, зачем тебе еще три пары снегоступов? Или три лишние шапки?
Харп рывком затянул мешок и кинул его на свободный табурет.
– Я в вашем мире недавно, – сказал он, посмотрев на Бисауна. – Но уже успел заметить, что здесь любая железка или даже обрывок веревки имеют свою цену. А уж новые снегоступы, шапку, нож или солнцезащитные очки я всегда сумею обменять на что-нибудь дельное. А может… – Харп с насмешкой глянул на раненого, молча наблюдавшего за всем происходящим. – Может, откуплюсь этим добром от «снежных волков», когда они явятся сюда.
Раненый «снежный волк» только плотнее сжал губы, но, не поддаваясь на явную провокацию, не произнес ни слова.
Старый Бисаун только молча пожал плечами, давая понять, что не намерен каким-либо образом комментировать подобное заявление.
– Вот, возьми. – Марсал почти с испугом протянул Харпу один из принесенных им ножей, который он все это время машинально вертел в руках.
– Оставь себе, – махнул рукой Харп.
– Спасибо, – растерянно ответил Марсал и посмотрел на нож так, словно не знал, что с ним делать.
– Он тебе не нравится? – удивленно приподнял бровь Харп.
– Нет, что ты, нож отличный! – поспешил заверить Марсал. – Только…
Марсал умолк, не зная, как закончить начатую фразу.
– Марсал хочет сказать, что, даже если он оставит нож себе, его при первой же встрече отберут «снежные волки», – помог ему старый Бисаун.
– Марсал! – Харп с недоумением посмотрел на своего собеседника. – Ты же мужчина!
– Ну да… – как-то не очень уверенно согласился с таким утверждением Марсал.
– Никто не может отобрать у мужчины оружие до тех пор, пока он способен держать его в руке.
Харп и сам не знал, откуда взялась произнесенная им фраза. То, что она принадлежала не ему, – это точно. И совершенно никаких сомнений не вызывало у Харпа то, что она нисколько не соответствовала его собственной жизненной философии. Способность находить компромиссы Харп считал не менее, а может, и куда более важным достоинством разумного человека, чем умение защищать себя с помощью оружия. Он полагал, что два здравомыслящих человека, насколько бы сильно ни расходились их позиции по обсуждаемому вопросу, всегда способны найти взаимоприемлемое решение. Оружие же как последний довод необходимо только в том случае, когда приходится вести диалог с самодовольным болваном, не способным воспринимать другие аргументы. Должно быть, Харп где-то слышал фразу об оружии в руках мужчины или прочитал ее в своей прошлой жизни. Сейчас же он произнес ее лишь потому, что решил: именно нечто подобное, глубокомысленно-возвышенное, явно родившееся не в этом мире, где господствуют беспринципность и утилитарный рационализм самого низкого пошиба, может заставить Марсала поверить в себя и вернуть ему присутствие духа, которое он, судя по всему, давно потерял.