Марсал, и раньше не раз сталкивавшийся с превратностями местной погоды, отнесся к происходящему куда спокойнее. Усевшись поудобнее, он вытащил нож, который подарил ему Харп, достал из мешка небольшой оселок и принялся неторопливо, с чувством оттачивать и без того безупречно острое лезвие. По его мнению, даже такое на первый взгляд абсолютно бесполезное занятие было куда предпочтительнее, нежели полное бездействие.
Лежа на боку, Харп слушал, как негромко поскрипывает оселок, скользящий по острию ножа, и старался избавиться от недобрых предчувствий.
Основная неприятность заключалась в том, что закончился первый, бывший изначально неполным, бидон со слизью снежного червя. А это означало, что, если до вечера им не удастся продолжить путь, на обратную дорогу слизи им уже не хватит.
Другая проблема была личного характера. Последние пару часов Харп начал ощущать зуд по всей коже. Он полагал, что это связано с раздражением, вызванным слизью снежного червя, которая покрывала кожу вот уже почти сутки – без малого сто двадцать часов. То, что Марсал пока не жаловался на зуд, объяснялось скорее всего меньшей чувствительностью его кожи. Пройдет немного времени, и он тоже начнет ощущать нестерпимое желание запустить пятерню под рубашку и как следует поскрести тело ногтями.
Под тихое пение скользящего по стали оселка Харп незаметно для себя уснул. Он спал глубоким, спокойным сном без сновидений. А когда проснулся, вновь услышал тихий скрежет оселка.
Приподняв голову, Харп удивленно посмотрел на Марсала.
– Ты что, еще не ложился?
– Я уже проснулся, – не прерывая своей работы, ответил Марсал.
Харп отдернул рукав дохи и посмотрел на часы.
Он спал почти двенадцать часов.
Сев на теплоизоляционный коврик, Харп расстегнул доху и, заведя руку назад, с наслаждением почесал спину между лопаток. Затем он откинул голову и поскреб ногтями шею под подбородком.
– Как я нынче, не чудил? – как бы между прочим поинтересовался он у Марсала.
– Нет, – покачал головой тот. – Спал, как младенец.
– А что снаружи?
– По-прежнему метет. Пару часов назад я прочистил лаз, но, наверное, его уже снова завалило снегом.
Харп с досадой цокнул языком.
– Ничего не поделаешь, – с философским спокойствием отреагировал на это Марсал. – Стихия.
– Эта стихия может сломать все наши планы, – недовольно буркнул Харп.
Подтянув к себе вещевой мешок, он достал еду.
– Будешь? – спросил он, протянув Марсалу лепешку.
– Нет, – покачал головой тот. – Я уже поел.
Харп в одиночку принялся есть.
Осторожно наблюдая за Марсалом, Харп приметил, что он тоже то и дело запускает руку под доху и почесывается. Но, судя по всему, зуд донимал Марсала пока не слишком сильно, и он не придавал этому особого значения.
– Что я больше всего ненавижу, так это ждать, – сказал Харп, закончив есть.
– Займись чем-нибудь, – посоветовал Марсал.
– Чем? – скептически скривил губы Харп.
Марсал с безразличным видом пожал плечами. Харпу он ничего посоветовать не мог, а самому ему занятия с ножом и оселком должно было хватить не на один день.
В отличие от Харпа, Марсал знал, что, если на улице метель, лучше всего не думать о том, когда она закончится. Стихия будет бушевать столько, сколько ей вздумается, вне зависимости от предсказаний, которые делают на сей счет люди.
Однако на этот раз прогноз, сделанный Марсалом, оказался на удивление точным: метель закончилась только к утру следующего дня.
К этому времени нож Марсала сделался острее бритвы, а Харп настолько извелся от безделья и кажущегося нескончаемым ожидания, что, едва лишь стихло завывание ветра снаружи, тут же подхватил свой вещевой мешок, давно уже собранный, и кинулся к выходу.
Небо было таким ясным, как будто в мир вечных снегов наконец-то пришла весна. Казалось, достаточно протянуть открытую ладонь в сторону зависшего над горизонтом небольшого оранжевого шарика солнца для того, чтобы почувствовать его тепло, которое на этот раз уж непременно растопит снега и льды, покрывающие землю.
Однако впечатление это было обманчивым. Застывший мир был неподвижен, словно вмерзшая в грунт глыба льда, и никакие изменения в нем были невозможны без вмешательства высших сил, которые, похоже, давно уже забыли о крошечной планете, скованной льдами. Их совершенно не интересовала судьба двух людишек, подобно букашкам ползущих куда-то по ледяному панцирю планеты.
Но Харпу тоже было глубоко безразлично, что думают по поводу предпринятой им экспедиции высшие силы. Он знал, что к сегодняшнему вечеру им с Марсалом во что бы то ни стало нужно дойти до подножия гор, и теперь даже снежный буран не смог бы остановить его.
Харп упорно гнал Марсала вперед, делая лишь короткие и крайне редкие остановки, чтобы, присев на корточки, быстро сжевать пару лепешек и кусок-другой мяса.
Только после полудня он решил остановиться для дневного сна.
Наскоро откопав неглубокую нору, Марсал и Харп забрались в нее и заснули быстрее, чем успели упасть на одеяло.
Проснувшись через семь часов, Харп безжалостно растолкал все еще спавшего Марсала.
Десять минут ушло на то, чтобы разжевать по куску замерзшего мяса, после чего они в очередной раз намазались слизью снежного червя.
Слизи, остававшейся во втором бидоне, на двоих не хватило, и Харпу пришлось открыть третий, последний бидон.
Едва только он снял крышку, как в нос ударил резкий, застоявшийся запах аммиака. Слизь имела ярко выраженную комковатую структуру и была не прозрачной, как прежде, а мутной, с едва приметным коричневатым оттенком.
Надеясь, что Марсал не почувствовал необычного запаха, Харп быстро опустил руку в бидон, а затем так же быстро прижал ее к снежной стенке пещеры. Слизь по-прежнему сохраняла свои теплоизоляционные свойства, хотя, возможно, и не в том объеме. Харп быстро намазал грудь и плечи и запахнул доху.
Погода благоприятствовала путникам, и к вечеру они оказались у подножия гор.
Еще на подходе Харп приметил узкую ложбину, глубоко врезающуюся в горную гряду, и, чтобы выйти к ней, взял чуть левее.
Даже Харпу, не так долго пробывшему в мире вечных снегов, было непривычно видеть черные скальные породы, выступающие местами из-под покрывающего горы снега. А Марсал так просто едва ли не с детским удивлением гладил камни руками. Будь они поменьше, он непременно бы взял их с собой, даже если ради этого пришлось бы выбросить все, что находилось в его вещевом мешке.
Как и ожидал Харп, в конце ложбины, врезающейся в горную гряду метров на сто, начинался крутой, но вполне проходимый подъем, ведущий к перевалу. Нечего было и надеяться перевалить через горы за пару часов, оставшихся до захода солнца. А карабкаться по обледеневшей, засыпанной снегом круче в темноте было полнейшим безумием. И все же Харпу непременно хотелось подняться хотя бы на несколько метров выше уровня снежной равнины, просто для того, чтобы почувствовать, что оторвался наконец-то от этого постылого мира.