Впрочем, виделись они теперь редко, только по праздникам. Лида перестала ездить в Трубеж по выходным, а Марк совсем не приезжал в Москву, и Лида с досадой думала: «Значит, все было враньем – и любовь к Ильке, все! Ни я, ни сын ему не нужны». И все больше склонялась к мысли принять предложение Патрика – она прекрасно видела, к чему все движется. На зимние каникулы они с Илькой все-таки приехали в Трубеж. Марк так обрадовался, что показался Лиде почти прежним, но она не собиралась его прощать, тем более после разговора с Синельниковым, который позвонил ей как-то в Москву:
– Ты что, подруга? С ума сошла? Какой еще, к черту, Патрик?!
– Синельников, это не твое дело.
– Коне-ечно, не мое! Мое дело – смотреть, как два идиота свою жизнь губят. Что ты выдумала? А как же Марк?
– Я ему не нужна.
– Да что ты несешь! Он любит тебя!
– Любит? Он изменил мне с какой-то случайной шлюхой, а ты говоришь – любит! И вообще, отстань от меня. Ну что ты пристал?
– Лид, Марк говорит, что это ты ему изменила…
– Что? Ах, подонок! – И Лида бросила трубку.
При сыне им приходилось соблюдать политес, но, случайно оказавшись вдвоем, чего оба избегали, они так ранили друг друга резкими словами, что Марк мрачно удивлялся, почему не видно шрамов. В один из дней Марк нечаянно услышал, как Лида в соседней комнате разговаривает по-английски, и вошел.
– Bye-bye, darling! I love you! Bye! – Она улыбалась, потом опустила мобильник.
– Ай лав ю? И ты мне будешь рассказывать, что не спишь с ним?!
– Да, теперь сплю. Ты же этого хотел.
– Я хотел?!
– И возможно, даже выйду за него замуж.
– Ах вон что! Ну конечно, тебе только за лорда и выходить! Всегда знал, что я тебе рылом не вышел!
– Марк, только послушай, что ты говоришь! Что с тобой?
– Со мной? Со мной ничего…
– Марк!
Шохин решительно шагнул к Лиде.
– Марк… Не делай этого! Остановись!
Он схватил Лиду за плечи и толкнул на диван, на ходу расстегивая джинсы. В доме было тепло, одеты оба были легко, и, как Лида ни брыкалась, один раз ощутимо попав ему по коленке, Марк довольно быстро стянул с нее одежки и навалился сверху, заломив руки.
– Я закричу! Пусти же, черт побери!
– Если ты закричишь, прибежит Илюшка. Ты хочешь, чтобы он увидел, чем занимаются его родители? Тебе не кажется, что ему рановато?
– Марк! Пожалуйста, я прошу тебя! Не надо!
– Артемида… Ну что ты… Родная…
После такой яростной атаки Лида, сжавшись, ожидала столь же яростного продолжения, но Марк поцеловал ее очень нежно, и она ахнула от неожиданности – в уголок рта, в щеку, за ушком, в губы, в шею, опять в губы.
Да что же это такое…
Боже мой…
– Ну вот! Ты же моя! Неужели тебе с ним было слаще? Он же не знает тебя, как я! А я все про тебя знаю… Что ты любишь… Как ты любишь… Артемида…
– Я… больше не твоя… Артемида. – Лида выговорила это с трудом: вкрадчивый шепот Марка всегда возбуждал ее, а сейчас – просто чудовищно. Ей казалось, каждое его слово вспыхивает спичкой, все больше разжигая ее внутренний огонь, с которым она уже не могла справиться. Тот огонь, что не смогла погасить осторожная близость с Патриком. И это было к тому же так давно…
«Я не могу, не могу, – думала Лида. – Я не должна, но я не могу!
Он делает со мной все, что хочет, кукловод чертов!
Знает, за какие веревочки дергать…»
У нее в мозгу словно взрывались петарды – что-то сверкало и грохотало, затмевая остатки рассудка, и Лида понимала только одно: она безумно, дико, зверски соскучилась по Шохину! И сейчас его ласки, поцелуи, шепот, родной его запах, тяжесть и жар тела утоляли ее невыносимый голод, ее нестерпимую жажду. Рыдания бились у нее в горле, слезы текли ручьями из глаз. «Что я делаю, боже! Ладно, хорошо, пусть». Лида задыхалась, но пока еще помнила о важном:
– Марк… надо… что-то сделать…
– Что, родная? – Он тоже еле владел собой.
– Я не принимаю больше таблетки! Марк… у тебя же есть? Как это… как это называется! Я забыла… Ну, ты же знаешь… что надо…
– У меня есть ты… Этого достаточно…
– Марк, я не хочу забеременеть. Не делай так!
Но он уже не мог остановиться.
А Лида никак не могла перестать плакать и, когда Марк, наконец, отпустил ее, зарыдала в голос:
– Зачем? Зачем ты так со мной поступаешь?! – Она плакала и колотила кулаками по дивану, по подушкам, по плечам и груди Марка, а он только морщился, но не отводил ее руки. – Ты же знаешь, что я с Патриком! Я не изменяла тебе с ним, ты первый! А сейчас я ему изменила с тобой! Кто я теперь, по-твоему?! Ты специально так сделал, да? Специально? Чтобы я забеременела? Какая же ты сволочь, Шохин! Какая сволочь!
– Нет. Я не специально. Честное слово! Артемида, прости, я все забыл, я так тебя хотел, прости меня, прости…
– Если ты! Если только ты! Если ты сейчас сделал мне ребенка!
– Родная…
– Ты не увидишь его никогда! И меня! И Ильку! Никогда! Господи, я ненавижу тебя, ненавижу-у…
Марк обнял рыдающую Лиду и прижал к себе:
– Я… я с ума сходил от ревности… я… жить не мог без тебя…
– Жить не мог? Так зачем ты отталкивал меня все это время, зачем? Это тебе не танцы – туда-сюда! Это жизнь! Когда я поверила тебе, когда… размечталась, как дура, что мы… А ты! Приманил, как котенка, а потом пинком на мороз!
– Я все время боялся, что ты меня бросишь!
– И поэтому решил сам меня бросить? Замечательная логика…
Они сидели, обнявшись, и печально смотрели друг на друга. Оба уже не чувствовали ни ярости, ни ревности, ни злобы – только великую усталость и печаль.
– Что с тобой, а? Что ты делаешь, Шохин? Это же не ты!
Марк вздохнул и пожал плечами:
– Не знаю. Ничего я не знаю, Артемида. Ты простишь меня? Ты вернешься?
– Марк, я и не уходила. Это ты ушел.
– Хорошо, я осознал. Ты вернешься?
Лида с тоской смотрела на Марка – что делать теперь? Как жить?
– Если будет ребенок – да. Ради детей. Если нет…
– То – нет, я понял. Я клянусь тебе, что это не специально!
– Тебе придется смириться, Марк. С Патриком. Если я не вернусь к тебе.
– Хорошо.
– Ты сможешь? Ради Ильки? Ты же мой самый близкий друг, ты помнишь?
– Да уж, ближе не бывает. Нет, если так близко, как сейчас, я согласен…