Само собой, били. Но не так чтобы очень. Не со зла, а вроде как в силу необходимости. Во всяком случае, когда флипник остановился и распахнулась задняя дверца, Вениамин смог сам выйти из машины. Он не успел понять, где оказался, а его уже втолкнули в темный предбанник.
Вениамин попытался сделать шаг вперед и уперся лбом в металлическую стену.
– Эй! – позвал негромко Вениамин.
Никто не ответил.
Вениамин обреченно вздохнул и приготовился ждать.
Ожидание затянулось на несколько часов. Вениамин пытался присесть на корточки, но в узком предбаннике, со скованными за спиной руками, сделать это оказалось непросто. Руки затекли, ныла спина и плечи, по которым особо старательно били его попутчики. Душно, как в душегубке, – дышать нечем, точно целлофановый пакет на голову натянули. И тишина – внятная и определенная, как уже вынесенный приговор.
Вениамин едва ли не с радостью рванулся вперед, когда дверь наконец-то открылась. И сразу же оказался в руках двух джанитов, но уже не тех, с которыми он свел знакомство в космопорте и так мило провел время во флипнике.
Достаточно было бросить взгляд на узкий, выкрашенный грязно-серой краской коридор, на забранные частой сеткой светильники под потолком, а главное – на решетку с прутьями, толщиной в два пальца, чтобы понять, что означали слова «Ультима Эсперанца». Тюрьма она и есть тюрьма, как ее ни назови. Оставалось надеяться, что «Ультима Эсперанца» была не самой плохой тюрьмой в Гранде Рио ду Сол. В противном случае можно было окончательно разувериться в людской добродетели. А ведь не хотелось.
– Мархабан, бади, – заискивающе улыбнулся джанитам Вениамин. – Меня Вениамином кличут. Я только сегодня прифлаел на Веритас. Но мне с первого взгляда здесь понравилось. С чиф-комендантом космопорта у нас случились непонятки. Ну, сами разумеете, когда два мэнша, чьи взгляды не во всем совпадают…
– Шат ап, – оборвал Вениамина один из джанитов.
Другой толкнул в спину – не сильно, но вполне определенно – в направлении решетки:
– Мув!
– Хочу официально заявить, что ни в чем противозаконном я не замикшен, – счел нужным добавить Вениамин.
После чего снова получил толчок в спину.
Втроем они подошли к перекрывшему коридор частоколу из прутьев. Джанит сделал знак своему коллеге, находившемуся по другую сторону решетки. Тот повернулся к щитку на стене и набрал семизначный – Обвалов взглядом точно зафиксировал каждое движение пальца джанита – код доступа. Прутья, сделанные из металлокерамики с изменяющейся кристаллической структурой, изогнулись, открывая узкий полукруглый проход – только-только одному бочком протиснуться.
– А шо ж вы робите, когда присонер по габаритам не проходит? – пролезая меж прутьев, поинтересовался Вениамин.
– Ждем, когда дойдет до кондиции, – усмехнулся джанит, охранявший решетку.
То ли он был разговорчив по природе, то ли ему было скучно стоять одному на контроле, только поболтать он был явно не прочь. Но Обвалову так и не удалось сполна насладиться беседой со словоохотливым джанитом. Услышав в очередной раз за спиной «Мув!», Вениамин улыбнулся стражу ворот, словно бы извиняясь за то, что не может задержаться подольше, и продолжил свой скорбный путь по тюремному коридору.
– Слухайте, бади, – обратился Вениамин к своим провожатым. – Мэй би, снимете с меня ринги? Руки затекли, индид.
– Мув!
Ну что за народ! С ними по-человечески, а они на тебя рычат, точно на скотину какую. Оллариушники, называется, религиозные вроде как люди. Где традиционное гостеприимство? Человеколюбие, спрашивается, где? Где, в конце концов, милость-то к падшим? Не иначе как засиделись на теплом месте, позабыли о том, что мир несовершенен и от сумы да от тюрьмы никто тебе страховку не даст.
Но, как бы там ни было, нельзя не признать, что за последние несколько лет организация пенитенциарной системы сделала огромный шаг вперед. Если в былые времена Вениамина непременно бы обыскали, раздели, обработали каким-нибудь едким антисептиком, а затем обрядили в единую для всех арестантов форму, уродливую на вид и натирающую подмышки, то теперь ему пришлось всего лишь пройти через универсальный сканер и позволить вырвать волос для генетической идентификации личности. А процесс снятия отпечатков пальцев, прежде не очень гигиеничный, свелся к тому, что Вениамин приложил ладони к экрану дактилоскопа. Поскольку ни в карманах одежды Вениамина, ни во внутренних естественных полостях его организма не было обнаружено ничего, помимо поддельного удостоверения личности, то только с ним Обвалову и пришлось расстаться. Сказать по чести, особых сожалений по этому поводу Вениамин не испытывал. Хотя он и пытался убедить джанитов в обратном, документ был подделан грубо. Зато ремень оставили – в сопроводиловке, присланной из комендатуры космопорта, о суицидальных наклонностях арестованного ничего не говорилось. А человек без ремня, со сваливающимися брюками, чувствует себя морально униженным, что, конечно же, совершенно недопустимо с точки зрения Галактической конвенции о правах разумных существ.
Пожалуй, единственная претензия, которую мог предъявить своим тюремщикам вновь поступивший заключенный, сводилась к тому, что никто не желал с ним разговаривать. Какую бы тему ни пытался затронуть Вениамин, ответом ему было либо безразличное молчание, либо односложные реплики, смысла в которых было не больше, чем в звуках сыплющегося на пол гороха.
Наиболее содержательная беседа состоялась у Вениамина со старшим надзирателем корпуса.
– Сори, я могу позвонить по интерфону или послать месидж по гала-сети? – спрашивает Вениамин.
Старший надзиратель внимательно изучает его удостоверение личности.
– Когда состоится разглядение моего бизнеса? – интересуется Вениамин.
Старший надзиратель поднимает взгляд к потолку и задумчиво чешет шею.
– Я могу встретиться с адвокатом? – задает новый вопрос Вениамин.
Старший надзиратель сначала удивленно смотрит на него, а затем как-то странно ухмыляется.
В ответ на просьбу Вениамина сообщить, что именно вменяется ему в вину, старший надзиратель протянул, – что уже было очень мило с его стороны – распечатку сопроводиловки с перечислением уже известных Обвалову статей Официального уложения планеты Веритас.
Понимая, что дальнейшие расспросы бессмысленны, Вениамин все же задал еще один вопрос:
– Во сколько ужин?
– Ужин? – старший надзиратель посмотрел на Вениамина таким взглядом, словно тот просил у него денег взаймы. – Час назад.
Жестокая судьба все ж таки не упустила случая нанести Вениамину последний, самый тяжелый удар. Что может быть ужаснее, чем посетить тюрьму и не отведать местной кухни? Все! Говорить больше было не о чем, и Вениамин безропотно позволил джанитам препроводить себя в камеру.
Тюремный блок, в который определили Вениамина, находился на втором этаже. Для того чтобы попасть туда, пришлось миновать еще три кордона – в конце коридора, у входа на лестницу и на втором этаже. Если первые две решетки были из металлокерамики с изменяющейся кристаллической структурой, то третья оказалась вполне традиционной. Дежуривший возле двери джанит отпер замок большим металлическим ключом, висевшим вместе с тремя другими на блестящем кольце, и отдернул тяжелый засов.