Но так продолжалось недолго. Сразу после окончания съемок «в Бостоне» и «в Израиле» продюсер, он же сценарист, и режиссер решительно объявили, что планы меняются и съемочная группа переезжает в Россию на натурные съемки. Актер во всеуслышанье сказал, что без Дани никуда не поедет, чем несказанно удивил режиссера. А Дани сказал актеру, что он занят основной работой и просто не может составить актеру компанию. Дон Педро аж посерел и бросился уговаривать и первого, и второго. Режиссер переговорил с продюсером, который согласился, но сказал, что много платить «никому неизвестному гипнотизеру» он не может. Актер чувствовал, что Дани тянет время и понимал, почему. Так оно и было: аналитики были заняты новой разработкой и попросили пару дней на размышление. Довольно скоро пришел ответ: «Дани не только может, обязан ехать — это оптимальное решение сразу нескольких проблем, существенно облегчающее работу «наших», «ваших» и ещё кое-кого.» Курчавый и лысый также настоятельно советовали немножко потянуть время, поартачиться и получить «достойную» оплату за свою работу. В итоге все остались довольны. Но больше всех выиграл, как показало время, Генрих. А Дани — Дани расслабился, чего делать не имел права, и только изредка потряхивал головой и бормотал: «Куда я влип? В какое болото? Тут ведь и завязнуть недолго.»
И наступил длительный период застоя. Почему? Потому что окончательное решение вопроса… Простите, — решение о дне и месте начала активной фазы операции принимается Высшим Политическим Руководством «нашей» страны, которой принадлежит самая замечательная в мире разведка с лучшими в мире аналитиками — курчавым и лысым, причем не самостоятельно, а после длительных тайных консультаций и молчаливого согласия Руководства нескольких дружеских стран, которые жизненно заинтересованы в успехе операции. Официально эти дружественные страны соблюдают нейтралитет и даже немножко критикуют «наших», но, несмотря на это, помогают им, причем неплохо и с полным знанием всех параметров операции.
Длительное ожидание было с самого начал заложено в тщательно разработанный план. Поэтому только небольшая корректива была внесена из-за того, что съемочная группа уехала в Россию, Дани в одиночку выключил из игры дорогостоящего актера, и теперь красавица мулатка была свободна и в любой момент могла начать действовать. «Нашим» и «вашим» в этом городке нечего было делать и их передислоцировали в небольшой город на юге Франции недалеко от границы с Испанией. Приказ Центра был простой: живите спокойно, светитесь, развлекайтесь — всё, что угодно. Но! — Сохраняйте трезвую голову и в любой момент будьте готовы. К чему готовы — этого в приказе не говорилось и это было плохо и для «наших», и для «ваших».
Лола Шук после отъезда Дани загрустила. Делать было просто нечего, Дуду в «мирное» время был скучный для Лолы партнер. Он целыми днями бродил по холмам вокруг города и рисовал. Правда, иногда вечером они ходили на дискотеку, чтобы «светиться», но оба без особого удовольствия. Как-то раз к ним придралась просто так, от делать нечего, местная шпана, но после нескольких простеньких телодвижений Лолы и Дуду с большим уважением оставила их в покое, весело потирая ушибы и удивляясь: «Тётушка и тощий, невесомый мальчик — не может быть!»
Вслед за «нашими» в тот же город перевели «ваших», точнее Генриха и двух девушек. А двух мужчин, так неудачно встречавших в аэропорту Педрунчика, к бурной радости их жен отправили в отставку. Новый город, спокойная жизнь, никаких обязанностей до поры до времени — что может быть лучше? Девушки совершенствовали свой французский, который и так был неплох, делали «домашние» задания, полученные в Международной Академии Высшего Шпионажа (настоящее название я и сам не знаю), с удовольствием ходили на дискотеки. Там они не только допускали «приставания», но и провоцировали молодых людей. Потом, неожиданно вспомним, что они на службе, энергично возражали и удалялись. Молодые люди пробовали настаивать, но возражения девушек звучали более чем убедительно. Тем более, что их иногда сопровождал Генрих, который в первый же день просто умело положил свою крестьянскую руку кое-кому на плечо; не сломал, но болело долго.
К концу недели даже Генрих, который всегда умел занять себя, заскучал. Он читал самую серьезную, отнюдь не шпионскую литературу, часами гулял, думал и мечтал. Не забывайте, что он был потомственный крестьянин, ему было уже 35 лет и он изнывал в тоске по нормальной семейной жизни. А для шпиона безделье и тоска по семейной жизни — недопустимая роскошь. Он заметил, разумеется сразу же заметил Лолу Шук и понял, что они — коллеги. Но обостренная бездельем застенчивость никак не позволяла ему сделать первый шаг. Он понимал, что потом будет проще, но не мог решиться. Помог случай: Генрих увидел разборку Лолы и Дуду с местной шпаной и поспешил к ним на помощь. Помощь не понадобилась; он просто стоял совсем близко и наблюдал. Разумеется, Лола заметила его и улыбнулась: «Спасибо, не надо.» Она узнала его и сердце тихонечко сжалось и не сразу отпустило. А через день на дискотеке Лола сама подошла к стоявшему в сторонке Генриху:
— Потанцуем, коллега? — И Генриху стало вдруг страшновато: тело стало легким, а ноги — ватными. Но только в первый момент. А потом время понеслось вскачь и лидеры «наших» и «ваших», не улыбаясь, просто и серьезно посмотрели друг другу в глаза и сказали «так не бывает». Но поздно, потому что всё уже случилось. Дуду сразу всё понял, но что он мог сделать? А подопечные Генриха ничего не поняли, зато удивились и порадовались за своего лидера, которого побаивались и считали сухарем и женоненавистником.
Когда они пошли танцевать, местный молодой человек, тот самый, на плечо которому несколько дней назад легла крестьянская рука Генриха, сморщился, вспоминая свои ощущения, состроил кислую гримасу и замер в ожидании: что сейчас будет!?
Лола и Генрих танцевали неумело и недолго. Им нечего было делать на дискотеке. Они были так непохожи на искателей приключений, равно как на любителей потанцевать! Лола смотрела вниз, Генрих смотрел вверх. Они топтались на месте сначала под музыку. Потом перестали ее слышать и начали двигаться всё медленнее и медленнее, пока, наконец, не остановились и стали слушать собственную музыку. На них смотрели с удивлением, но им было всё равно, они ничего не замечали. Простояли молча целую вечность, а на самом деле пару минут, пока не окончился этот танец. Тогда она подняла глаза вверх, а он посмотрел на неё сверху вниз и сказал:
— Пойдем… — Она отрицательно покачала головой, ничего не сказала, и они пошли. Они были пара. Не мальчик и девочка, не юноша и девушка, не влюбленные мужчина и женщина. Просто два человека встретились, поняли и пошли дальше вместе. Семья, дети; молодость, старость; служба, долг, работа — это всё было, есть и будет. Только потом, после, когда они привыкнут к этому чуду: у меня есть ты, у тебя есть я.
Рони много лет работал в престижном глянцевом журнале. Его ценили, он очень хорошо зарабатывал. Больше того: он давно уже сам выбирал, кого и как снимать, сам договаривался, и очень редко работал по конкретному заданию своего журнала. Это было чрезвычайно важно для Рони — разведчика, потому что давало возможность свободно передвигаться по всему миру и встречаться с нужными людьми в назначенное время в любом городе, не вызывая ни у кого никаких подозрений. Легенда, история его жизни была очень простая и надежная, потому что в ней всё было не просто достоверно. В ней была только правда и ничего, кроме правды. Разумеется, не всей правды. Всю правду даже сам Рони не знал. Ему было 49 лет. В 22 года он женился, жена его стала довольно известным археологом и значительную часть жизни проводила в экспедициях, причем проследние 15 лет в основном в Израиле, где было предостаточно работы, и интересной работы. У них было трое взрослых детей, живущих самостоятельно. Жена конечно всё знала и частенько помогала, в том числе приглашая Рони фотографировать раскопки, что было с одной стороны интересно для журнала, а с другой стороны давало легальную возможность часто бывать в Израиле, что было необходимо Рони-шпиону и очень приятно Рони-мужу. Дети по всеобщей молчаливой договоренности «ничего не знали», но обо все догадывались. Восхищаясь отцом и матерью, они не могли понять, как могла при таком образе жизни сохраниться семья и как могли родиться и вырасти здоровыми и любимыми они сами. На их памяти Рони с Лией, так звали жену, бывали вместе 3–4 месяца в году, считая рабочие визиты в Израиль, а до того и в другие страны по всему миру. Детей помогли вырастить дедушки и бабушки, которые сначала приезжали по очереди помогать, а после рождения третьего внука стали жить одной семьей не просто рядом, а в большом собственном доме на окраине… — простите, но больше — ни слова; это не моя тайна.