— Помогите мне раздобыть всю информацию о прямых и привлеченных участниках последней операции. Не только легенду, но прежде всего настоящую биографию. Где они сейчас находятся и как с ними связаться, чтобы поговорить без посторонних ушей и глаз. Постарайтесь побыстрее и без помощи секретаря. Всё, ребята. Я устал, буду отдыхать.
На другой день рано утром Сол попросил своего секретаря пригласить Майка и Бонда.
— Майк придет через час, рабочий день еще не начался, сэр…
— А вы почему пришли так рано?
— Мы дежурим круглосуточно, сэр. Моя смена скоро кончается, меня сменит другой офицер.
— Понятно, но не очень. Я хотел бы работать с одним постоянным помощником, который будет полностью при мне и всегда в курсе дел. Не обижайтесь, лично к вам это не относится. Мне будет так удобнее работать.
— Поговорите с генералом Шмотом, это его вопрос. Только он сейчас в отпуске. А тот, кто его заменяет, уже месяц лежит в больнице с гипертонией.
— Не понял. Поясните.
— А вы просто назначьте кого-нибудь временно исполняющим… Только, простите, сэр, — с правом подписи.
— Это генеральская должность?
— Нет, сэр. Просто генерал Шмот уже… простите, не имею права критиковать начальство.
— Как вас зовут, Вилли? Прекрасно. Подготовьте приказ от моего имени: вы будете работать вместо Шмота, а когда он вернется, я с ним побеседую.
— Сэр, во-первых, я слишком молод и в небольших чинах.
— Это хорошо, это быстро проходит, дальше…
— Генерал Шмот отгуливает отпуска за много-много лет штабной работы. Он тут с молодых лет и всех знает. Вообще-то он старенький, сэр.
Сол достал два стакана, налил минеральную воду, взял один стакан, другой подал очень серьезно Вилли:
— Поздравляю вас с высоким назначением. И не забудьте повысить себя до правильного звания. Я подпишу. — Посмотрел на оторопевшего дежурного, которому на вид было не больше 25 лет и засмеялся.
— Вы пошутили, сэр, — облегченно вздохнул Вилли и тоже засмеялся.
— Отнюдь, дорогой мой. Я очень серьезно. Но если вы хотите, чтобы я пошутил, пожалуйста: я прошу вас, очень молодого офицера на генеральской… почти генеральской должности лично и срочно найти Бонда. Ступайте, выполняйте.
— Не могу, сэр. Потому что Бонд сейчас в Непале.
— Где? И что нам там понадобилось?
— Нам — ничего. Бонд — страстный альпинист. Он там покоряет очередной восьмитысячник.
— В одиночку, как работает?
— Нет, сэр. В связке с Икарусом.
— ???
— Это другой Бонд-одиночка из «той» разведки. Они всегда ходят вместе.
— Но мы же не очень-то дружим с той разведкой.
— Они оба заболели альпинизмом раньше, чем шпионажем. Понимаете, они там говорят только по делу, т. е. о погоде, кислороде, о крюках и веревках, палатке и красоте. Да и то, когда силы еще есть и дыхание позволяет.
— Два великолепных шпиона из разных команд… Интересно. Ты то откуда знаешь?
Вилли опустил голову и едва слышно сказал:
— Я тоже, сэр.
— Что «тоже», голубчик. Я ничего не понимаю.
— Тоже альпинист и хожу вместе с ребятами из «той» разведки. Но мы еще не готовы к восьмитысячникам.
— Ух! Хватит на сегодня. Ничего не понимаю. Майка ко мне, когда придет. Потом домой отдыхать, а завтра прошу найти мне постоянного ежедневного секретаря, который умеет молчать, смеяться и думать.
Рони отработал всё, что был должен, прилетел «домой» и рано утром отнес в редакцию последние фотографии, после чего долго гулял, стараясь ни о чем не думать и готовясь к завтрашнему трудному разговору с главным редактором. Вечером позвонил детям, застал дома только старшего, сказал, что все бросает к чертовой матери и будет жить при Лие, которая пока не созрела…
— И никогда не созреет, — засмеялся сын. — Я тебя правильно понял: ты действительно бросаешь не только фотографию, но и…
— Да, мой мальчик. Ну, не совсем. Фотографировать я буду, но только то, что хочу, когда хочу, кого хочу, где хочу.
— Профессиональный любитель фотографии, замечательно. Мама будет рада.
— Она уже рада. Только на мой день рождения она не приедет, и я прошусь на это время к вам.
— Папа! В любое время дня и ночи. Можно без предупреждения.
— Всем привет и пожелай мне «ни пуха, ни пера», я завтра иду подавать прошение об отставке главному редактору.
Главный редактор, чрезвычайно порядочный человек, но на вид губастый бабник переходного возраста, очень огорчился:
— Можно последнее желание?
Рони облегченно вздохнул и кивнул головой.
— Пожалуйста, последнюю сессию с Мерилин. Разведка донесла, что они с доном Педро собираются потихоньку пожениться. Я их понимаю. Но уж очень она хороша и необычна.
— Сделаю. Пусть будет им свадебный подарок. Только без «клубнички». Тогда я буду рад иногда тебя выручить.
— Слово джентлемена, Рони! Не будем никому ничего говорить, а?
Рони удивился: — Про что не будем говорить?
— Что ты нас покидаешь, а?
Рони засмеялся: — Это лучшее, что ты мог мне подарить на прощание.
В полном соответствии со сценарием фильма дон Педро и Дани мало снимались в последних павильонных сценах. У актера был большой дом в пригороде Лос-Анджелеса и он пригласил к себе Сару и Дани. Через пару месяцев расслабленной жизни, когда Саре и Мерилин, которая чувствовала себя если не хозяйкой дома, то ближайшей родственницей хозяина, что даже лучше, потому что меньше хлопот и обязанностей, — становилось скучно бездельничать, они начинали фантазировать на тему их шпионского прошлого, настоящего и будущего — разумеется, если никого рядом не было. Причем Сара, которая была на 11 лет старше, спокойно слушала и мало говорила. Почему? Она была многоопытная разведчица, очень много знала и именно поэтому всё больше молчала, улыбалась, кивала головой или дремала. А Мерилин казалось, что она много знает, много повидала и ей дозволено говорить об этом. Не со всеми, конечно. Но Сара — это не «все», это коллега. В один прекрасный осенний день они полулежали в одних купальниках рядом с бассейном. Мягкое солнце приятно согревало. Читать и болтать надоело. Они внимательно посмотрели друг на друга: лицо, грудь, живот — что-то изменилось. Встретились глазами, замерли на минуточку, снова обследовали друг друга: живот, грудь, лицо. И сказали одновременно: «Ты не…?» И ответили, едва заметно кивнув головой: «Да…» И спросили друг друга, склонив голову набок: «А он знает…?» И ответили, широко улыбаясь: «Конечно!»