Подруга пожала плечами.
– Можешь все время вредничать, если тебе нравится. Пошли на кухню.
Торт оказался действительно замечательным: нежным, тающим во рту, c каким-то бесподобным вкусом, в меру сладким, и заставляющим то и дело тянуться за следующим кусочком. Женя рассмеялась, глядя на перепачканное кремом лицо сынишки.
– И никакой каши не надо, да, Миш? Вот тетя Света нам удружила.
Тот довольно кивнул, бросив взгляд на блюдо, где еще оставалось несколько аппетитных кусочков.
– Ну уж нет, друг мой, остальное на вечер! – Светлана отодвинула лакомство подальше. Целый торт за один раз – это круто даже для нас троих, – повернулась к Жене. – Какие планы на сегодня?
– Ничего конкретного, – вздохнула. – Раз Миша остается дома, пойдем, погуляем куда-то.
– А потом приготовим праздничный ужин и доедим торт! – добавил мальчик.
Женя встретилась глазами с подругой, кивнув на сына.
– Вот тебе и ответ про наш распорядок.
Поднялась из-за стола, собираясь заняться посудой, но ее остановил звонок в дверь. Неожиданный и оттого заставивший сердце забиться быстрее, напоминая другое утро, когда родившаяся внезапно сказка столь же быстро угасла, не позволив насладиться ею.
– Не рановато для гостей? – Света смотрела с явным недоумением.
– Какие гости? Я не жду никого.
Подруга усмехнулась.
– Значит, это ко мне пришли. Пойду, встречу принца.
– Почему… принца? Ты что несешь? – голос задрожал. Ей не нужен никакой принц, потому что единственный человек, которого была бы рада увидеть, не придет.
– А кто же еще может заявиться в такую рань, в твой день рожденья, кроме меня и принца? Да расслабься, Женька, я же шучу!
Она выскользнула в коридор, щелкая замком на входной двери. Мишка бросился следом, вернувшись через мгновенье с папкой в руках.
– Мамочка, это тебе. И никакой там не принц был, а какой-то незнакомый дядя.
Вошедшая следом Светлана протянула … розу. Роскошную солнечную красавицу. Всего одну.
Женя прикусила застывшую возле дрожащих губ ладонь, а глаза впервые за многие дни затянула пелена слез.
– Жень? – подруга нахмурилась, опускаясь рядом на корточки. – Ты чего? Плакать собралась? Что случилось-то?
Она не хотела плакать, уж точно не при Мишке, но сердце отчаянно заныло от понимания того, что цветы передал не Антон. Получается, что ждала, хотя не признавалась и самой себе. А мужчина вряд ли вообще помнит о ее дне рожденья.
– Не хочешь посмотреть, что там?
Сынишка умчался в свою комнату: ни цветок, ни узенькая папка, в которой для него точно не могло быть ничего нужного, не вызвали интереса. Женя скользнула глазами по темной пластиковой поверхности, прислушиваясь к собственным ощущениям.
– Поверишь? Мне все равно. Совсем. Можешь глянуть сама.
Взяла в руки длинный стебель со странно изящными шипами. Как такое возможно? Острые иголочки были красивы, как и яркий янтарь на нежных лепестках. И почему только желтые розы ассоциируются с чем-то грустным? Ей-то сейчас на самом деле невесело, но дело совсем не в цветке. А он великолепен…
– Это был просто курьер, – сообщила Светлана. – Удивительно, что нет никакой карточки. Может быть, в папке? Жень, ну чего ты расстроилась? Почему решила, что не от него?
– От него было бы МОРЕ роз… – ответила шепотом, отчаянно борясь со спазмом в горле, и отвернулась к окну, стряхивая набежавшие на ресницы капли.
Подруга задумчиво понюхала розу, чей аромат превзошел даже насыщенный запах шоколада от торта, все еще царящий на кухне.
– Изумительно… Знаешь, а ведь это гораздо оригинальней МОРЯ… Дай-ка сюда, – потянулась к папке. – Тебе все равно, а мне – нет.
Женя невольно улыбнулась в ответ на откровенное любопытство. Не зря ей с самого начала не хотелось ничего праздновать. Теперь даже остатки хорошего настроения улетучились. Она смотрела на лежащий на столе одинокий цветок, понимая, что никогда не видела ничего прекрасней. Маленькое благоухающее солнце было неповторимо, но мысль, что эту красоту покупали, желая доставить ей радость, причиняла неудобство. Зачем? С какой целью кто-то вздумал делать ей подарки?
Света вдруг тихо охнула, роняя бумаги на пол.
– Что?
Перевела на подругу почти ошарашенный взгляд.
– Ты кому говорила о том, что мечтаешь о собственном салоне? Мишкиному дедушке?
Женя растерялась.
– Нет… Мы это никогда не обсуждали. А … почему ты спрашиваешь?
Вместо ответа женщина сунула ей в руки несколько листков. Планы. Какие-то схемы. Фотографии. Документы, на которых… отчего-то стояло ее имя. В голове взвился целый рой вопросов, но ответ напрашивался всего один. Невозможный. Нереальный. Стало холодно, хотя прежде никогда не приходилось жаловаться на недостаток отопления. Она выпустила из рук бумагу, вновь касаясь дрожащими пальцами шелка лепестков.
– Вызови мне такси.
* * *
В машине почти все силы ушли на то, чтобы сдержать слезы. Нет, она не боялась испортить макияж, который и так вышел не слишком удачным из-за неуемного волнения. Просто знала, что лишь одна слезинка, сорвавшаяся из глаз, уже не позволит остановиться. В горле застрял противный комок, не дающий спокойно дышать, а сердце колотилось так, что, казалось, отдавалось где-то в висках.
Ее укачало, хотя это ощущение не посещало с самого детства. Женя ничего не понимала. Мир кружился перед глазами, мысли путались, а губы пересохли, хотя и успела их накрасить. Будто панцирем – твердым, ледяным – стянуло страхом. Если она ошиблась… Если все не так…
Это было слишком не похоже на него и причиняло такую боль, что едва получалось держаться на ногах. А когда услышала за дверью шаги, привалилась к стене, чувствуя, как подгибаются колени. И слезы все-таки сорвались, на мгновенье раньше, чем встретилась с ним взглядом.
– Почему одна?
Прикосновение рук, сомкнувшихся на плечах и втянувших ее в квартиру, вызвало почти истерический всхлип.
– Малыш, я не понимаю… Ты из-за чего плачешь? Женечка?
– Роза одна… и желтая… ПОЧЕМУ???
Такого страха она не испытывала прежде никогда в жизни. Больше всего на свете хотелось прильнуть к его плечу. Не чувствовать себя сильной и способной бороться с окружающим миром, а просто забыться, растворяясь в том, что так отчетливо выражали глаза мужчины, поверить еще раз (который уже по счету?).
– Знаешь, что обозначают желтые розы? – спросила сухими губами, спекшимися от волнения, шепотом, почему-то боясь излишнего шума. Никому не признавалась, что ей нравится этот цвет. Случайно оказываясь в цветочных павильонах, позволяла себе любоваться лишь издали яркими солнечными оттенками. Их всегда было мало, возможно, от того, что роскошный колор в сознании людей слишком отчетливо ассоциировался с чем-то грустным?