Все смотрели на мужчину, велевшего Отциваннуру прекратить дергать струны, и ждали, что он найдет достаточно веские аргументы для того, чтобы настоять на своем, в то время как сам он ожидал поддержки со стороны соседей. Вопрос был сложный – создавался прецедент.

– Послушай, Отци, – сказал кто-то другой. – Зачем тебе это?

– Что? – дурашливо вскинул брови Отциваннур, будто и правда не понимал, о чем идет речь.

– То, чем ты сейчас занимаешься?

– А чем я занимаюсь?

– Не знаю, – пожал плечами говоривший.

– Ты издаешь странные звуки, – нашел определение действиям Отциваннура кто-то третий.

– Не я издаю звуки, – усмехнулся Отциваннур, – а то, что у меня в руке.

Он выше поднял руку с растопыренной пятерней, туже натягивая струны, и резко ударил сразу по всем ногтем большого пальца. Струны взвизгнули. Отциваннур чуть опустил ладонь, а затем снова резко потянул струны вверх. Звук дернулся, покачнулся, поплыл.

Людям показалось, будто большая волна подкинула плоты высоко вверх, а затем ухнула их вниз, да так глубоко, что небо потемнело.

Сидевшие на краю Отциваннурова плота мальчишки восторженно вытаращили глаза.

Отциваннур удовлетворенно хмыкнул, он и сам не ожидал подобного эффекта.

Мужчина наклонил голову, недобро прищурился и направил в сторону Отциваннура согнутый указательный палец. Затем он тряхнул головой, будто хотел откинуть со лба густые темные вьющиеся на концах волосы, повернулся спиной к блаженно щурившемуся, словно от яркого солнца, Отциваннуру и, перепрыгнув поручень, быстро зашагал, почти побежал прочь от дурацкого плота. Он знал, а может быть, только чувствовал, не в силах объяснить почему, что если ушей его снова коснется звук Отциваннуровых струн, мир вокруг перевернется с ног на голову. Вода станет небом, небо – водой. Солнце ухнет в Глубину, превратившись в отблеск гигантской рыбы-луны. Плоты Квадратного острова рассыплются и поплывут в разные стороны, влекомые не ветром, не течениями и не ударами весел плотогонов, а подчиняясь звукам струн, что дергают пальцы дурака.

Другие тоже стали расходиться.

Люди не обсуждали то странное чувство, что вызвали звуки струн. Они хотели забыть о том, что произошло. Потому что так было правильно. Так было правильно и спокойно. Дни должны следовать своей чередой. Ночь должна сменять день, а день – идти на смену ночи. Ветер должен гнать волны. Рыба должна хватать наживку и попадаться на крючок. Покой – суть неизменности. Неизменность – первооснова жизни. Этого не нужно было произносить вслух, потому что это знал каждый. А звуки струн Отциваннура – люди чувствовали это! – нарушали установленное в природе равновесие. И это было неправильно. Это было нехорошо.

Пользуясь отсутствием взрослых, двое мальчишек поближе подобрались к Отциваннуру.

– Можно мне попробовать? – негромко спросил старший.

– Конечно.

Отциваннур потуже натянул струны.

Мальчик осторожно подцепил пальцем вторую струну, чуть-чуть потянул ее и отпустил.

Струна тихо тренькнула.

– У тебя отлично получается, – ободряюще улыбнулся Отциваннур. – Если хочешь, я сделаю для тебя комплект струн.

– Нет, – мальчик качнул головой и невесело улыбнулся. – Мамка все равно выкинет.

– Ну, тогда можешь в любое время приходить ко мне и тренироваться, – предложил Отциваннур. – Годится?

– Годится, – кивнул паренек и еще раз, гораздо увереннее, дернул струну.

На Квадратном острове слишком мало детей, глядя на мальчика, с тоской подумал Отциваннур. А без детей у людей нет будущего. Прав Виираппан, конец истории неизбежен. Но почему это должно случиться именно здесь, на Квадратном острове? У Отциваннура не было ответа. Поэтому он не стал задавать себе другие вопросы.

Глава 6

Оновой игрушке, придуманной Отциваннуром, первой рассказала Упаннишшуру жена.

Так случалось всегда. Что бы ни произошло на Квадратном острове, Упаннишшур узнавал об этом, когда в надстройку, где он спокойно занимался своим делом, влетала худая растрепанная женщина и с порога, даже не потрудившись дверь за собой прикрыть, пафосно восклицала:

– Нет, ты только посмотри, что делается! Куда, я тебя спрашиваю, катится мир?

– Мир никуда не катится, – спокойно отвечал жене Упаннишшур. – Мир стоит на месте. И даже твои крики не способны сдвинуть его хотя бы на волос.

– Ах, подумаешь, какой умный! – Руки – в бока, голова от плеча к плечу качается, того и гляди отвалится. – Сидишь тут и не знаешь того…

Ну, а дальше следовала сама история, ради которой, собственно, и начат был разговор. Если, конечно, подобный обмен традиционными фразами можно считать разговором.

Обычно новости, которые приносила жена, не представляли для Упаннишшура никакого интереса. Это был либо рассказ о ссоре между соседками из-за какой-нибудь ерунды, либо история утки с невообразимой тягой к свободе, что помогла ей выбраться из клети, добраться через тринадцать плотов до открытой воды и уплыть в неизвестном направлении, либо, – что случалось чаще всего, – причитание по поводу того, что другие, вот, живут, как люди, а у них в семье… Ну, это даже и не новость была. Упреки в свой адрес Упаннишшур слышал регулярно, вполне к ним привык и обращал на них внимания не больше, чем на жужжащую над ухом муху. Сводились они, по большей части, к тому, что при том авторитете и уважении, что испытывали к нему люди, Упаннишшур давно бы мог переместить свой плот в центр острова и даже пару грядок заиметь на общественном огороде. Ну как было объяснить глупой женщине, что люди как раз и уважали Упаннишшура за то, что его образ жизни являл собой образец для каждого, кто осознавал себя не просто владельцем плота, но членом общества. Упаннишшуру были чужды какие-либо желания и стремления, он довольствовался тем, что имел, на большее не замахивался, а потому и плот его стоял на самом краю острова. Но зато неподалеку от причала, у которого ставили плоты вернувшиеся с добычи плотогоны. И, между прочим, почитай что каждый из них, едва ступив на остров, спешил заглянуть к Упаннишшуру, чтобы засвидетельствовать свое почтение и оставить что-то в знак уважения. Хотя Упаннишшур никогда, ну или почти никогда, не использовал свой авторитет с тем, чтобы кому-то помочь или же, напротив, перекрыть человеку путь. Но, поскольку всякий знал, чего стоит слово Упаннишшура, ему даже не требовалось это слово произносить.

Итак, худая растрепанная женщина влетела в надстройку, где Упаннишшур старательно наматывал на рукоятку столового ножа узкую полоску шкуры рыбы-зверя, и с порога заголосила:

– Ой, что делается! Что делается, люди добрые! И куда ж только этот проклятущий мир катится?

С некоторых пор Упаннишшур стал подозревать, что жена его пестует в себе лицедейский комплекс.

Болезнь эта не смертельная и не заразная, но постыдная, как ночное недержание мочи. В не слишком запущенных случаях лицедейский комплекс сводился к тому, что больной без какой-либо видимой причины всеми силами старался привлечь к себе внимание окружающих. При этом он не только вел себя так, как обычно ему было не свойственно, но даже пытался копировать манеру поведения других людей. Помогает больному покой, отвар из корня донного широколиста и, что самое главное, полное невнимание со стороны тех, на кого рассчитано его выступление.