То есть вряд ли тут есть какие-то ярые группировки япононенавистников. Значит, остаются маньяки-убийцы. Либо еще какие-нибудь японские шпионы, которые решили сорвать операцию. Прознали про легенду и решили на всякий случай уничтожить японского мальчишку. Боря, Боря, куда же ты меня втянул?..
В конце концов, мальчишку могли похитить и сами агенты, которым поручено его сопровождение. Ведь их могли перевербовать те же японцы, либо сами агенты решили нажиться на деле государственной важности, похитили мальчишку и просят выкуп, понимая, что в таком случае вряд ли будут скупиться. Хотя кто должен платить им выкуп? Их же начальники? Борис? Но брат ничего не говорил о выкупе, он сказал только, что мальчик исчез вместе с агентами. Вот и все, что он сказал.
Борис рассчитывал получить нужную информацию уже с места. Этим Георгий и должен заняться в первую очередь. Так что, пойти в лес? Следопыт из него неважный. Лучше начать с расспросов, поговорить с каторжанами, например. Хотя гиблое это дело – скажут ли они чего заезжему человеку? Эти люди хитрые да подозрительные, с ними надо поосторожней. Хотя попробовать, конечно, стоит. Да, обязательно нужно сходить на угольные копи, разузнать вообще о здешних настроениях.
Но первым делом, конечно, нужно обыскать дом, где жили агенты с мальчиком, там должны остаться какие-то следы, а может, даже и зацепки. Потом поспрашивать людей вокруг, кто что видел, городок ведь небольшой, все должны друг друга знать. Кроме того, разумеется, нужно сходить в эту японскую колонию. Они, наверное, обращают внимание на соотечественников, японского мальчика не могли не заметить. Чего-нибудь интересное они должны рассказать…
Проехали до середины широкой немощеной улицы, миновав собор, губернаторский дом, присутственные места, в унылой череде одноэтажных домов повозка остановилась.
– Вот и приехали, – оборвал размышления Родина извозчик. – Вот он, дом Филиппа Игоревича.
Филипп Игоревич Старопосадский, чиновник от медицины, круглый румяный толстячок, говорил быстро и округло, как будто сыпал мелкие камушки:
– Наконец-то, любезный Георгий Иванович! То-то Верховцев обрадуется! Это доктор наш, трудяга и энтузиаст. Изволите ли видеть, к его обычной работе – ха-ха! уж и обычная! не дай бог таких обычаев! – теперь еще и тиф добавился, не угодно ли! Но уж вдвоем-то вы мигом со всем разберетесь. Ведь болеют, ой как болеют! И каторжные, и вольные, и старые, и малые. Обычных рук не хватает, а уж квалифицированный доктор – великая драгоценность в наших местах.
Во время этой тирады, следуя едва уловимым знакам хозяина, здоровая румяная девка поставила на стол лафитничек, две стопки, накидала мисочек со снедью, водрузила блюдо пирожков с медвежатиной и умчалась ставить самовар.
Георгий не успел моргнуть глазом, как уже принимал по второй, закусывал и прикидывал, как бы ему половчее перейти к интересующему его вопросу.
– Филипп Игоревич, мне бы с постоем определиться, и вот еще какое дело…
– Так что определяться? Глаша, Глафира!
В дверях как из-под земли возникла запыхавшаяся Глафира.
– Дуй к Марфе, пусть перины взбивает, новый хозяин скоро к ней будут, да помоги ей там, чтобы господину доктору не утомиться ожидаючи!
– Так Филипыгорич, ужо взбито, выметено и нагрето все. Водка стынет, самовар под парами!
– Избу тебе, Георгий Иванович, уж такую знатную нашли! Дом новый, чистый, теплый, а уж хозяйка в нем!.. Марфой звать. Девка сноровиста, умела и мила, да-с, очень мила. И освободилась недавно, и не то что пришила кого-с, а за саргу липовую!
– Что-что? – не понял доктор.
– Блины пекла! – козырнул знанием каторжного жаргона Старопосадский. – Подбил ее ухажер на фальшивомонетничество, а сам и сгинул. Баба-то и приняла грех на себя. Любила, стало быть. Марфа-то хорошая бабенка, ага-с. А с моей Глашей подружки. Ежели что выкамарит, так я мигом узнаю.
Старопосадский с особым выражением подмигнул Глаше, она в ответ улыбнулась, привычно сложив руки на животе.
По едва заметной фамильярности в обращении девки с хозяином Георгий понял, что отношения жильцов этого дома отнюдь не формальные, и ему на миг стало неловко.
«Ну, в каждой избушке свои погремушки», – подумал молодой врач и вновь попытался приступить к выполнению своей миссии.
– А что, Филипп Игоревич, народец здешний шалит?
– Да уж отшалили свое, баловники. Которые шустрее и совсем без царя в голове – те в бега норовят, да только дело это гиблое.
Родин насторожился, Старопосадский сам вывел беседу в нужную сторону.
– Уж так и гиблое? Какое-никакое подобие воли.
– Да опомнись, Георгий Иваныч, ты тайгу нашу посмотри! Это ж какой страх должен быть, чтобы в их одежонке да без харчей в наши леса податься! Тут ведь не Сибирь, это там мужики беглым помогают. А тут сами нищие! – Филипп Игоревич поднялся со стула и, подойдя к окну, задернул занавески. – Ни краюшки не вынесут! Даже птицы не живут, редко где медведь пройдет, снегу за ночь аршин наметает, а уж ветры какие!.. К югу еще так-сяк, и климат помягче, там беглому выжить проще. А наши все больше убежать-то убегут, а выхода найти не могут. Так и кончается их жизнь непутевая под голыми елками.
– Бедняги! И на воле кое-как жили, и здесь неприкаянные…
– Ты, мил друг, с этими беднягами особо не дружись, не нежничай! Им ножом кого пырнуть проще, чем тебе высморкаться! Они ж за дровами ходят не иначе как с ножом за голенищем. А уж воруют как! Каторжных не пускают даже пароходы разгружать – вмиг все растащат, труба да якорь останутся.
Филипп Игоревич шумно хлебнул чаю и утерся полотенцем: то ли чай с малиной хорош был, то ли от волнения из-за беспечности нового доктора в жар бросило.
– Нет уж – лечить лечи, дело благородное и гуманное, а души им править вон наш батюшка отряжен, да и тот опасается.
– Так ведь, Филипп Игоревич, говорят, и дети малые пропадают? – Родин выждал паузу и постарался сделать равнодушное выражение лица. – Разве тоже в бега кидаются?
– Это кто ж тебе успел наговорить, Георгий Иваныч? Ты у нас тут и часа не пробыл, а уже слухами оброс. Не иначе на почту забрел. Ты больше слушай, что там говорят. Событий мало, а поболтать охота, услышат на копейку, а присочинят на рубль. – Филипп Игоревич и про самовар забыл, замахал коротенькими ручками: – Детишки не пропадают, бывает, мрут с голоду и от хворей – это уж твоя епархия будет, чтобы, значит, не чахли, а уж в бега пуститься – это в их бедные головенки не уместится. Нет, Георгий Иваныч, сам не слышал, не видел и тебе не советую лишнего слушать. Дольше проживешь. – С этими словами Старопосадский подошел к Родину. – Ну-с, господин доктор, пойдем дом смотреть, с Марфой знакомиться, да быт твой налаживать!
Георгий понял, что больше ничего интересного не услышит, оделся и шагнул за дверь, в промозглый сахалинский сумрак.