– Так, голубка, а расскажи-ка мне еще вот что: повстречал я в порту у вас чудного старика… В белом весь, седой, бородатый…
– Так это наш местный юродивый. Казанцев фамилия, – начала Марфа, радостная оттого, что может быть полезной барину, хоть тот и задавал очень странные вопросы. Впрочем, по меркам бабенки, все врачи были не менее чудными, чем старик с религиозной манией. – Он весь год так и ходит: босой да в этой хламиде из арестантского сукна. Его родные, пришедшие за ним на Сахалин, сделали себе источник дохода из «блаженненького», ходят за ним и выпрашивают милостыню на божьего человека.
Родин думал только о том, насколько одухотворенным выглядел старик. Будто светящиеся бледно-голубые глаза, плавные движения, блаженная улыбка были такими трогательными, что хотелось его защитить от холодного мира, в котором он был явно лишним. Ему тут же вспомнился один священник, которого он повстречал на Русско-турецкой войне… Впрочем, нельзя отвлекаться.
– А еще мне доктор рассказывал, что у вас какие-то бунты здесь были.
– Конечно, были, чай, не в столице! Сброду-то у нас отменного понабралось, – отчего-то не без гордости заявила Марфа, а Родин только головой покачал. Вот оно невежество в действии! И ведь не оттого, что человек плохой, просто дремучий!
– Доктор ваш про какие-то холерные бунты говорил…
– А, так это как раз из-за старика Казанцева! Это он на базар пришел и давай вопить, что доктора холеру выдумали, чтобы людей илом присыпать. То есть хоронить заживо! А у нас местные горемыки и так мрут как мухи, такого предательства от лекарей не снесли и пошли с камнями дохтуров бить. Говорят, даже зашибли кого-то… Сама-то я не видала.
– Марфа, – перебил ее Родин, – ты сама-то веришь, что врачи могли холеру придумать?!
– Вы, люди ученые, все какие-то непонятные. Не разумею я, что там у вас в мыслях. Да я и не лезу не в свои дела.
С этими словами Марфа встала и начала торопливо одеваться сноровистыми движениями. Видимо, уходить впопыхах ей было не впервой.
«Надо мне переговорить с этим Казанцевым. Какая-то незаурядная личность, этот предводитель народных масс», – пронеслось в голове у Родина, прежде чем сон наконец-то одолел его.
Проснулся доктор от странного крика неизвестной ему птицы за окном. Крик был похож на вопль ребенка, который заблудился в лесу и отчаялся найти дорогу домой. Внезапно перед еще сонными глазами встало лицо этого воображаемого ребенка. У него были испуганные раскосые глаза. Родин фыркнул: «Привидится же такое!» – потянулся и глубоко вдохнул. Его постель еще хранила запах вчерашних утех с Марфой.
Лицо доктора расплылось в широкой довольной улыбке. И тут ему стало до боли стыдно. Ирина, хоть и находилась за тысячи километров, казалось, ожила у него в голове и принялась задавать один и тот же вопрос: «Как же ты мог?» Родин мысленно стал оправдываться, что это небольшая награда за тяготы суровой сахалинской жизни, что не хотелось обижать молодую гостеприимную хозяйку… Но от этого становилось еще хуже, и он решил, что лучшее лекарство в данном случае – заняться делом. А Ирине и знать ничего не нужно. Не будет же он ей рассказывать, например, чем каждый день обедал и прочие детали островного быта. Значит, и про Марфу его невесте необязательно быть в курсе. Тем более что операция, на которую его сюда послали, крайне секретная.
Стараясь не разбудить сопящую в своей маленькой комнате молодую красавицу, Родин, наскоро выпил чаю и оделся. Уже у дверей он на секунду замешкался, потом вернулся, взял сумку и кинул туда жезл, найденный в заброшенном доме.
Если хочешь отыскать кого-то, надо спрашивать в кабаке или на рынке. Каков бы ни был человек, чем бы он ни занимался – дело пытал аль от дела лытал, а путь его обязательно нет-нет да и пройдет через одно из этих мест. А скорее всего и через оба. В кабаке Георгий уже побывал, идти туда снова не хотелось, да и закрыт он был в столь ранний час. На рынке же можно было еще и прицениться к местным экзотическим товарам, до коих любопытный доктор был охоч.
На небольшом рынке торговали в основном рыбой, выловленной ранним утром. Мелкую рыбешку продавали ведрами, крупную же – поштучно. Суровые рыбаки, день которых начался задолго до пробуждения Родина, не расхваливали товар, а лишь молча смотрели куда-то вдаль и попыхивали самокрутками. У ног одного из бородачей с обветренными лицами примостился жирный кот, высокомерием вряд ли уступающий губернаторской жене. Проходя мимо, доктор вдыхал запах свежей рыбы, и он казался ему амброзией по сравнению с запахом, который стоял в каторжном лазарете. У прилавков с ягодами и грибами бабы перекрикивали друг друга, подзывая покупателей. Родин сразу стал объектом их пристального внимания. Они махали ему руками, показывали на свои лукошки, полные даров леса. Одна баба достала огромный гриб, похожий на мужское срамное место, и что-то громко выкрикнула. Рынок затрясся от дружного бабьего хохота, а Родин поспешил убраться из этого содома. Ноги вынесли его к прилавкам с охотничьими принадлежностями. Молодой айн в национальной одежде сразу обращал на себя внимание. Он неподвижно стоял в одиночестве, с закрытыми глазами. Перед ним лежал небольшой сверток из ткани. Родину стало интересно, как можно торговать неизвестно чем, и он подошел. Айн не пошевелился. Доктор кашлянул, продавец открыл сначала один глаз, потом медленно и нехотя – второй.
– Чем торгуете, любезный? – приветливо улыбаясь, спросил Родин.
Рука молодого айна потянулась к свертку и резким коротким движением развернула его. Внутри оказалось несколько ножей с костяными ножнами и рукоятками, расписанными странными значками. Родин осторожно взял самый маленький нож, вытащил из ножен, привычно прикинул, можно ли таким оперировать. Аккуратно провел пальцем по узкому лезвию и дернул губой – на пальце появилась темно-красная бороздка. Айн кивнул.
– Сколько? – поинтересовался доктор, доставая из кармана платок, чтоб перевязать ранку.
Айн показал на пальцах. Родин прикинул, что за эти деньги в Старокузнецке он мог бы приобрести разве что погнутую отвертку, отсчитал требуемую сумму и положил покупку в сумку.
– Где можно найти Казанцева, не знаете? – спросил Родин скорее для проформы, чем действительно ожидая получить нужную информацию.
К его удивлению, айн вытянул руку и указал куда-то в сторону моря.
– И что там?
– Угольная шахта, вестимо! – раздался рядом скрипучий голос.
Родин повернулся и увидел старика, сгорбившегося под тяжестью мешка.
– С утра уже твой Казанцев там проповедует, – добавил старик.
– Так вы его видели?
– Я его каждый день где-то вижу, – сказал он и сплюнул на землю, – морочит людям головы. А у нас тут и так жизнь не сахар – кругом вода, а посреди беда. Не говорю уж о горемыках, которые на шахте с тачками обвенчаны до конца жизни.
Гул угольной шахты был слышен издалека. Скрип колес, окрики солдат и звяканье цепей сливались в суровую симфонию каторжных работ. Чем ближе подходил Родин к шахте, тем медленнее становился его шаг. Уж очень не хотелось ему смотреть на истязаемых работой людей. Больные, даже смертельно, есть больные. Им Бог уже определил такой жребий, но и оставил шанс встать на ноги с помощью того же Родина. А вот каторжным остается одно – колоть уголь да тягать тачку, пока пыль окончательно не разъест легкие либо сердце не надорвется от непосильного труда. Родин подумал: «Если когда-нибудь медицина научится пересаживать органы, то из преступников наверняка будут делать доноров. Так и гуманнее, и справедливее. Украл – отняли пару пальцев и пересадили работяге, который потерял свои у станка. Ограбил кого – пожалуйте почку или кусок печени для больного крестьянина. Изнасиловал… тут понятно. А уж если убил, то часть мозга тебе долой».