Дело о Медвежьем посохе | Страница: 8

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Ну да, ну да, конечно. Научный уклон. Очень интересно! Очень!

И Георгия захлестнули воспоминания. Начав с древнего сказания индейского племени карихона о войне двух племен, кулоне в виде золотого сердца и бедах, которые он принес, Родин продолжил злоключениями его команды. Рабинов едва успевал записывать, но молодой врач уже совсем не обращал на него внимания: у него перед глазами стояли непролазные амазонские заросли, жуткие люди с крокодильими головами, бесповоротно мертвый жабий колдун, неправдоподобно красивые смуглокожие амазонки, старуха Кай-Маа с полным гнилых зубов ртом и черный, как сама бездна, колодец. Бездонный индейский колодец, который едва не забрал их жизни, но то, что он им дал в итоге, стоило гораздо дороже… Впрочем, эта история уже не для саратовской газетенки, а скорее для мемуаров клана Родиных.

От воспоминаний Георгия пробудил стук в дверь. Сестра милосердия Анюта, давно и безнадежно влюбленная в самого красивого и благородного доктора во всем Старокузнецке (и даже, скорее всего, за его пределами), заметила, что презираемый всеми журналюга явно злоупотребляет гостеприимством, и решила спасти ситуацию. С уставленным чашками и блюдцами подносом она бочком вклинилась в дверной проем и заботливо закудахтала:

– Георгий Иванович, миленький, сделайте перерыв, откушайте чаю с ватрушками. Вас ждет очень сложный и очень срочный пациент, там страшная рана, много гноя, надо чистить. До обеда точно не управитесь, а я вас на такую сложную процедуру голодным не отпущу!

Родин благодарно взглянул на Анюту и повернулся к Рабинову:

– Прошу меня извинить, долг зовет.

Однако назойливый писака и не думал уходить. Плотоядно зыркнув на ватрушки, он лихо и как-то даже по-хозяйски расчистил место на столе Родина и принялся расставлять чашечки.

– Ой, я так люблю ватрушечки! Знаете, у меня мамеле их не только с творожком пекла, но и с повидлом и даже, представьте только, с картошечкой и жареным лучком. Эти у меня самые любимые были! Но с творогом тоже пойдут…

Родин растерянно оглянулся в поисках другого, более действенного повода спровадить журналиста и краем глаза заметил его блокнот, густо исписанный корявыми буквами. Вдруг что-то в этих буквах показалось Георгию неправильным. Он присмотрелся и обомлел: этот саратовский борзописец переврал каждое его слово! «Провал российской военщины»… «Проворонили опасного шпиона»… «Слепцы, бродящие во тьме своих заблуждений»… «Грядет война с микадо, а наш император, как всегда, не готов»…

– Война с микадо? Война с микадо?! Рабинов, у вас совесть есть? – Георгий не на шутку распалился и уже подумывал о том, чтобы надавать писаке тумаков, но вовремя вспомнил о пациенте, которому нужны его чистые и целые руки, и не стал мараться. Вместо этого он с ледяным спокойствием отчеканил: – Вон отсюда.

Рабинов застыл с ватрушкой во рту и весь съежился, судорожно пытаясь придумать себе хоть какое-то оправдание.

– Вон! – повторил Родин и для убедительности сделал шаг в сторону трясущегося как осиновый листок еврейчика.

Рабинов попятился, прижимая к груди свои записи, и не заметил за спиной шкафчика с микстурами, на верхней полке которого стоял увесистый пузатый сосуд с лизолом. Бутыль покачнулась, завалилась на бок, стеклянная пробка со звоном упала на каменный пол, и на лоснящуюся бледную лысину недобросовестного писаки заструилась бурая пахучая жидкость. Анюта хихикнула и убежала за шваброй, а Родин взял с подноса пару ватрушек, отхлебнул чаю и молча вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Глава 3

В операционной все было готово. Сестрички разложили инструменты, подготовили горячую воду, чистые полотенца, перевязочные материалы. На столе под лампами лежал крупный седой мужчина с окладистой бородой, стонал и бредил: «Ну что ты, что ты, косолапый… Погодь… Да не смотрю я, не смотрю… Я большой-большой, выше ели, видишь? А если подпрыгну? Гляди! Охо-хо… Сынок! Сынок, прости меня, прости, родной…»

– Говорит, медведь на него напал на охоте, – пояснила странное поведение пациента одна из сестричек – спокойная, умелая Глафира. – Вот только непонятно, чего ждал мужик. Почему сразу в больницу не пришел? Довел себя до ужаснейшего состояния, почти сепсис! Весь живот у него в клочья, видите? И гниет уже давно, судя по запаху.

– Сейчас почистим, – сказал Родин и принялся за дело.

Странно, но никаких следов зверя на животе пациента он не увидел. Ни царапин, ни рваных ран. Источником нагноения совершенно точно стало пулевое отверстие – Георгий даже нашел и вытащил саму пулю! И она была явно выпущена из охотничьего ружья, стало быть, про охоту мужик не соврал. Но зачем же соврал про медведя? Почему сразу не обратился за помощью? Пациенту тем временем дали эфира, чтоб не мучился, и он затих. Однако, закончив чистить и обрабатывать рану, Георгий решил не уходить сразу домой, а дождаться от мужика объяснений. Что-то ему подсказывало, что без острой необходимости скрывать пулю в животе или выдавать ее за рваную рану никто не станет…

Дождавшись пробуждения несчастного, Родин подсел к его койке и спросил в лоб:

– Ну что, голубчик, рассказывайте, зачем соврали про медведя? Или это медведь выстрелил вам в живот из охотничьего ружья и убежал?

Мужик натянул простыню повыше, насупился, вздохнул, открыл было рот, потом подумал немного и опять его закрыл. Не проронив ни слова, уставился в стену.

– Дело в том, – увещевал его Родин, – что я буду вынужден доложить о вашем ранении в полицейское управление. Шутка ли – у человека пуля в животе! Может, в Старокузнецке разбойники какие завелись? Беглые каторжане? А может, вы так неудачно пытались покончить с собой? Тогда мне придется вас обследовать на предмет заболеваний психики, а это, поверьте, не очень-то приятно.

Родин намеренно сгущал краски, чтобы разговорить пациента, и эта тактика, кажется, сработала. Мужик угрюмо посмотрел на него и буркнул:

– Не надо, доктор, в полицию. Все расскажу, если пообещаете обойтись без лягашей.

– Обещаю, если это не дело рук криминального элемента.

– Нет… Сын это. Сын меня подстрелил.

– Сын?! Случайно, стало быть… Что ж, на охоте такое бывает. И в своих попадали, и в грибников. Один раз слышал, даже лыжника подстрелили. Ну а почему же вы, любезный, сразу в больницу не пришли?

– Потому и не пришел, чтобы вы на Никитку маво не донесли. Не случайно он в меня шмальнул-то. Целился, стало быть.

– Что за ерунда? Зачем отца родного убивать?

– Кажись, прознал он, что я Дуську, его жену и мою, стало быть, невестку, за жопу хватал на покосе, пока сам он в город отъехал по делу. До греха за малым не дошло. Мамка-то наша давно померла, а я мужик еще ого-го, сам понимаешь… Дуська, зараза, будто специально крутится передо мной, юбки задирает якобы невзначай. Была бы еще вобла какая, так и не посмотрел бы в ее сторону, но эта как спелое яблочко наливное – кругленькая, румяненькая. Вот и не удержался… Сам виноват. Помню еще, нашептывал ей что-то, голова-то уже отключилась. Говорил, мол, бросай этого дурака Никитку, иди за меня, у меня денег больше, знаешь, говорю, как я на медвежьих шкурах наживаюсь. Тьфу! Старый дурак!