Он все же вытащил блокнот и начал писать, изредка взглядывая на неё, и она ему помогала.

Тяжелый оранжевый солнечный шар повис над горизонтом, когда автобус притормозил у здания строящейся экспедиции, на развилке дорог. Маэстро вылез, поблагодарив водителя, и, поудачнее подхватил сверток, разорвавшийся во многих местах. «Как он там работает? – подумал он о Славке. – В такую жару».

Первым делом, придя в гостиничную комнату, где они теперь жили вдвоем со Славкой, Маэстро разделся и встал под душ, смывая с себя жару и пыль, пока ему не стало холодно. Затем, не вытираясь, он вошел в комнату и начал распаковывать свёрток.

Глава 8

– Готов забожиться, она поглядывает на нас.

– Перекрестись. Она поглядывает на Зайцева.

– А это естественно. Лучшего зятя бы и не пожелал.

– У тебя дочь?

– Слава богу, нет.

Гомон не прекращался, однако Зайцев не обращал на него внимания. Он подумал о девушке ГВФ, что в ней есть что-то восточное: «черноволосая, стройная, с нежным овалом лица».

Взгляды их встретились. Она улыбнулась, покраснела, но глаз не отвела. Маэстро даже вспотел: «Такого не может быть. Разве жизнь не учила, что всё это не для него».

– Юра, нужно…

Но болтать больше не хотелось.

– Ничего мне не нужно, – перебил он.

– Все слышали? Юре ничего не нужно. Он у нас – святой.

– Святыми становятся после смерти.

– А мы убьем его и увековечим.

– Но нужен подвиг.

– У Юры есть подвиг: о деве и змее.

– Каком, зеленом?

Она смотрела на него. «Нет, это невозможно», – подумал Маэстро, и снова прошлое нахлынуло на него. С уходом солнца шоссе перед гостиницей оживилось. Постукивая каблучками-гвоздиками, проходили немногие женщины, жившие на площадке, и этот стук был слышен издалека. Многие, услышав его призыв, выглядывали из окон. А они, местные девушки, шли по своим делам: в столовую, которая закроется вот-вот, в клуб за билетами в кино, в библиотеку. Но вид у них был такой, словно шли они на свой первый бал: белоснежная кофточка, продуманная прическа, модельные туфельки – ни дать, ни взять, девчонка с улицы Горького. Весь день они работали: в архивах МИКа, библиотеке, столовых, в сборочном, но вечерами они были местными девушками, одетыми с картинки, которыми любовались все.

Славка чуточку опоздал.

– Заварушка маленькая приключилась, – объяснил он. – А ты молодец, рассматривал он покупки, – присваиваю тебе звание – молодец.

– А что случилось?

– На имитаторе не проходит сигнал. Правда, не штатный. Придумали тут проверочку. Запросили Красноград. Летит уже голубчик, твой начальник. Да, кончилась твоя беспривязная жизнь.

– А кто?

– Вадим.

– Да, ну? – удивился Маэстро.

– Давай бутылки.

Славка сунул бутылки в умывальник и открыл кран. Вода, журча, заскользила по их выпуклым бокам, исчезая в раковине так же, как она пропадала в ненасытной высушенной солнцем земле.

– Пошли поужинаем.

Они вернулись в гостиницу весёлым табуном. В вестибюле Маэстро и Славка со снисходительным видом подождали, пока Капитолина справлялась о письме. Проходящие взглядывали на девушек, затем на них, их ожидающих, и они резко выросли в их глазах. Когда Славка вынул из кармана ключ, и они ввалились из общего коридора в темный коридорчик прихожей, начались «ахи» и «охи», потому что на полу стояла вода. Наклейка одной из бутылок в раковине залепила сток, и вода, переливаясь через край, тяжело хлестала на пол.

– За работу, синьор, – скомандовал Славка, – а я пока развлеку гостей.

Маэстро нашел тряпку, разделся по пояс и, засучив брюки, начал собирать воду. Изредка он появлялся в комнате и частично слышал разговоры через открытую дверь. Говорил больше Славка, гости отмалчивались. Они сидели на покрытых одеялами постелях, осторожно отвечали и смеялись, переглядываясь, как будто знали что-то, неизвестное другим. Только первый раз, когда он появился в комнате босой с засученными штанами, обнаженный по пояс, с тряпкой в руках, они дружно засмеялись.

– Как зовут твоего друга? – спросила Лена, улыбаясь высокомерно, точно не могла спросить об этом самого Маэстро.

– У него много имен, – сказал Славка. – Мы зовем его Юрой, но его можно звать и Жорой. Георгий ведь тоже Юрий, как и Егорий. А также Жорж по-французски. Джержис по-арабски. Ижик по-чешски, но мы зовем его Юрой или Маэстро.

И когда Маэстро вновь заглянул в комнату, Славка спросил:

– Как прикажешь называть тебя, Юра?

– Фернандо-Лаура-Артур-Мигуэль Дуарте – ответил Маэстро, и они рассмеялись. И ему показалось, что обе девушки с удивлением посмотрели на него.

Он мочил тряпку и выжимал её в раковину, а в комнате разговаривали. «Точно инструкции Мокашева», – думал Маэстро, улыбаясь про себя, – в каждой фразе чувствуется оговорочка. Вроде бы и «да», а если подумать, присутствует и «нет».

Когда он, покончив с водой, он появился в комнате, то в глазах присутствующих увидел интерес. Это возбуждало и сделало его уверенным.

– Как вы успели убедиться, – сказал он, улыбаясь, – я – не тунеядец и способен к общественно-полезному труду. Тем, кто еще сомневается в этом, могу показать свои трудовые мозоли.

– Натертые ручкою двери, – перебила его Лена. А Капа сидела молча, поводя глазами. Ей здесь явно нравилось. – А где же обещанный крюшон?

– Занимайся делом, – распорядился Славка начальственным тоном.

– Бу сделано, – ответил Маэстро, выходя из комнаты. Он чувствовал себя необыкновенно просто и понимал, что теперь в комнате его не будет хватать. Он может уйти, потому что время работает на него.

Он начал откупоривать бутылки, коротким перочинным ножом открыл компот, когда в дверь осторожно постучали. Перед дверью стоял парень в черной джерсовой рубашке. (В такую-то жару?) Сам чёрный, как итальянец. Маэстро видел его как-то в вестибюле, рядом с дежурной. Он был то ли слесарем, то ли водопроводчиком. Одним словом, официальным лицом.

– Что вам угодно? – поклонился Маэстро.

– Мне вот что угодно, – ответил парень, похожий на итальянца. – У вас засор?

– Вроде бы нет.

– А под вами комнату залило. Хотите посмотреть?

Они спустились вниз, сняли ключи с доски с номерами комнат и открыли дверь этажом ниже. Тут был такой же коридор-прихожая, направо туалет и душевая с умывальником и зеркалом, такая же комната с двумя вытянутыми вдоль стен кроватями, столом, шкафом, тумбочками и зашторенным окном. И оттого, что окно было зашторено, в комнате было душно и сыро. По стенам тянулись серые сырые полосы, а на потолке висели крупные капли.