– Спасибо.
– Пожалуйста, не забудь чемодан.
– До свидания, документы останутся у вас?
– Получите завтра в экспедиции.
И больше Маэстро не встречал Василия за все свое месячное пребывание на ТП.
Спустя полчаса после прибытия он стоял со Славкой Тереховым прибористом их отдела в конце короткого, метров двести-триста отрезка шоссе, начинавшегося у МИКа и кончавшегося здесь, на развилке дорог у строившегося здания.
Терехов был уважаемым человеком в КБ, но за глаза его все звали Славкой.
– И это всё? – с недоверием спрашивал Маэстро.
– Всё, – подтвердил Славка. – От альфы до омеги.
Говоря, он медленно провел полукруг рукой, остановив её на маленьком домике контрольно-пропускного пункта, с нацеленным в небо шлагбаумом. Перед этим они прошли до МИКа в одну сторону шоссе, затем вернулись обратно. И вся экскурсия заняла у них от силы пятнадцать минут. Был теплый вечер, вдоль шеренги деревьев (их поливали вечерами) непрерывно струилась вода, и временами налетал такой одуряющий запах, что Маэстро становилось не по себе.
– Что это? Чем это пахнет?
– Кустарник, – ответил Славка, – такими мелкими цветочками цветёт.
Они подошли к гостинице, светившейся всеми окнами. Из них вплывала в ночь задумчивая музыка, и Маэстро подумал, что совсем не так представлял себе легендарный Байконур. Теплая ночь, зелень деревьев, освещенных светом люминесцентных ламп, музыка, голоса и песня, доносившаяся из открытого окна, напоминали юг, Сочи, с его ритмом настоящего и показного веселья, с той единственной разницей, что сходство ограничивалось освещенным пятачком перед гостиницей, да до ближайшего моря можно только долететь.
На обратном пути Славка изображал экскурсовода.
– Товарищи экскурсанты, посмотрите налево, – говорил он, как опытный гид. – Перед вами место, откуда отправили в небо первый космический лифт. Поясняю, лифт для наглядности… Ничего получается?
– Прямо как у Эйнштейна. У него тоже лифт для наглядности.
– А он в период создания теории относительности, я думаю, лифтёром подрабатывал. А затем этот штрих из его биографии выбросили. Для солидности. Мол, так и так: работал в патентном бюро. И всё становится на свои места: знакомство с новыми идеями в различных областях не могло не привести к естественному открытию.
Славка непрерывно болтал. Возможно, он намолчался перед этим.
– Итак, леди и джентльмены, это место как бы специально выбрано для космических стартов. Оно удалено от населенных пунктов и больших городов согласно требованиям международных санитарных акустических норм. Скажем, от Москвы что-нибудь на две тысячи километров, от Ленинграда на две тысячи пятьсот, от Владивостока порядка пяти тысяч. Правда, не знаю, согласовано ли это место с Лигой защиты животных, потому что водятся тут суслики, тушканчики и прочие пресмыкающиеся, а также пауки, фаланги, они же сольпуги, они же бихорхи.
Они шли, а над головами их разливалось сияние люминесцентных ламп, от которого масляно блестело шоссе.
– Это место, высоко поднимается над уровнем моря, а поэтому свободно от туч или облаков и как бы самой природой создано для космических стартов. А вообще, – переходя на обычный тон, добавил Славка, довольно паршивое место, и почему тут площадка, хоть убей, не пойму?
– Удобно для выведения, – пояснил Маэстро.
– Чертова пустыня: песок да глина. Я вот считаю, что не запуски, а эти здания – подвиг. И всё здесь привозное: кирпич, стекло и последняя пуговица. Кругом песок, но, говорят, и он негоден для строительства, а строительный возят издалека. Теперь тут ничего, комфорт. Ты бы раньше посмотрел.
– Да, совсем забыл, – спохватился Маэстро. – Я тебе посылку привёз и письмо.
– За такие вещи полагается канделябром. Поторчишь тут с моё, начнешь понимать, что такое письмо.
– Послушай, Юра, Здесь прямо-таки для тебя написано, – не унимался Аркадий Взоров, листая журнал. – Ответы читателей на анкету: «Мое представление о браке». Опрос читателей в возрасте от пятнадцати до тридцати.
– Не буду слушать. Сам прочту, – огрызнулся Маэстро.
– Какого мужа хотят себе девушки? – начал было Аркадий Взоров, перевернул страницу, замолчал и посмотрел на остальных.
– Читай, – скомандовал Вадим.
– Во-первых, интеллигентность, искренность, затем трезвость. И не нужны им твои формулы, Маэстрик. Девушки не разбираются в формулах. Чего ожидают юноши? – продолжал Взоров. – Искренности, интеллигентности, верности, скромности, красоты… У девушек трезвость на третьем месте, у юношей на тридцать втором… Посмотрите, как Славка выкаблучивается.
Отсюда издалека разговор Славки с хорошенькой темноволосой девушкой в форме ГВФ напоминал забавную пантомиму. Он то размахивал руками, то прятал их в карманах плаща. Но и тогда, словно пытаясь сохранить движение, покачивался на каблуках, и голова его двигалась точно на шарнире. А она устойчиво, как идол, сидела за своим справочным столиком, и со стороны их взаимоотношения напоминали танец щуплого и темпераментного холерика с меланхолически неповоротливой партнёршей.
– Ничего девочка, – произнес Чембарисов, имевший осоловелый, заспанный вид, и тут же, прикрывая смущение, сделал зверское лицо, выпятив челюсть и выпучив глаза.
– Ничего, по-твоему? – с веселостью в голосе отозвался Вадим.
– А что? Ничего, – пробормотал Чембарисов уже без прежней уверенности.
– Не втаптывай в грязь свои идеалы, – вмешался Аркадий Взоров. – Она действительно хороша и знает цену себе. А если забудет, ей тотчас напомнят. Вон сколько их с дурацкими вопросами у её справочного столика. А она думает, наверное, отчего мужчины такие глупые? Может, в жизни не видела она умного мужчину. Понимаешь, ни разу… Ты бы сходил, Маэстрик.
– Я протестую, – сказал Маэстро.
– Тоже мне, протестую, – передразнил его Вадим. – Прошу всех отвернуться. Особенно Зайцева. Претит ему, видите ли, полигонное воздержание. От первой встречной женщины ошалел.
«Шутят, – подумал Маэстро, – пусть шутят». Оттого и шутят, что на душе у них кошки скребут. Коррекция будет без них. Но почему? Служебные ведь самолеты – всепогодные. Вот они здесь, а он летит себе в безмерной пустоте, их голубчик, удивительно сложный и одновременно одноразовый, на один полёт. И получается не по-людски: приучат, заставят сердцем прикипеть, а привяжешься, отберут.
Рядом смеялись, но это его не трогало. И на девушку в форме ГВФ он не взглянул. «Мало ли прекрасного в мире, и эта девушка из ГВФ красива обычной узаконенной красотой, как все эти „мисс Мира“ и „мисс Вселенная“, что стали печатать теперь даже в конце технических журналов». Да, и при желании он бы не смог на неё взглянуть, Взоров загораживал, но тут Взоров отодвинулся, и он её увидел. Она сидела прямо и трогательно, и была так хороша, что дух захватывало.