Люди, садившиеся в самолет слева, направлялись на Кубу, и некоторые уже красовались в соломенных шляпах. Те, что справа, летели в Сан-Франциско. Стюардессы в темно-синей форме, с выбивающимися из-под задорных шапочек с белым кантом волосами, проводили пассажиров по трапам внутрь. Пока ветер с океана колыхал тростник на краю поля, Кэтрин спросила у Гарри, скучает ли он по своему парашюту и карабину, и он сказал, что нет, хотя ему всегда будет казаться неестественным садиться в самолет без того и другого. Кэтрин и Гарри, с волосами, вздымаемыми ветром, ослепляемые сияющими авиалайнерами, хотя оба были в темных очках, медленно продвигались к трапу, а затем вверх по нему. Кратко обернувшись у двери в салон, они увидели над Бруклином и болотистой местностью огромные башни Манхэттена, о камень и стекло которых разбивались радужные волны утреннего света.
Во время войны из-за того, что многие пары в последний раз оказывались здесь вместе, прежде чем мужчины отправлялись воевать на Тихий океан, «Марк Хопкинс» приобрел и на многие годы сохранил особое значение, делавшее его чем-то большим, нежели просто высокая башня на крутом холме. По несколько нескромному выражению коридорных, на его девятнадцати этажах изо дня в день происходила целая куча траха, словно этот отель был остановкой конвейерной ленты, которая вела к кораблям, транспортирующим войска, к боевым судам, строем выходившим из залива в клубы северотихоокеанского тумана, а затем в мир лазурных морей и зеленых холмов, изобилующих японскими дотами. Коридорные, будучи мальчишками, ошибались, ибо башня, в которой они служили, была подобна собору, а таинство, которое они называли трахом, было самым глубоким и порой последним выражением любви между мужчиной, который может не вернуться, и женщиной, возлагающей на себя бремя ожидания.
Сколько раз ее побледневшее тело, покоясь на откинутых простынях в тысяче футах над эфирной синевой залива, предлагало мужу или любовнику оставить в ней то, что, возможно, продлит его жизнь? Здесь, где обычно портье требуют свидетельство о браке, во время войны этого не делали, чтобы не лишать мужчину его продолжения или женщину ее любви. И эти девятнадцать этажей действительно больше походили на церковь, чем собор дальше по улице, каким бы великолепным он ни был. Здесь они расставались, и здесь они воссоединялись на алтаре Тихоокеанской войны, оставлявшей без живых отцов многих детей, не знавших прекрасного и головокружительного места своего зачатия.
И здесь Гарри и Кэтрин занимались любовью так, словно он тоже отбывал на Тихий океан. Это не было просто сексом в отеле, и они это понимали. Они так крепко, словно в борьбе, обнимали друг друга, так вглядывались друг другу в глаза и такую ощущали печаль, как будто и в самом деле проводили свои последние часы вместе. И все же, как и другие, лежа рядом в изнеможении и полном соединении, они чувствовали, что узел связался навсегда и что все, что распуталось, увязалось обратно.
Когда стемнело, Кэтрин повела Гарри наверх ужинать. Они смотрели на загорающиеся огни и на индигово-темный залив, спокойно взирали на мир, не боясь его покинуть, выполнив, хотя и не знали об этом, задачу, для которой они родились.
Потребовался час, чтобы перебраться из Сан-Франциско – где океан был морозно-синим, а свет прохладным, – в долину Сакраменто, где слева и справа от раскаленной желтой прерии длинными золотыми цепями тянулись сухие горы. Горячий ветер нес дым сожженных полей и запах растущей зелени. Если побережье принадлежало северо-западу Тихого океана, то долина упрямо льнула к Мексике – к ее мерцающей сухости, верховенству солнца и к ее запустению, касавшемуся почти всего, кроме сельского хозяйства, света, красок и тепла.
Хотя ориентироваться в большой долине, идущей с севера на юг, было несложно, дороги были плохо размечены, и во взятом напрокат большом, как лодка, кабриолете с опущенным верхом они долго поднимали пыль на грунтовых дорогах, бесконечно тянувшихся во всех направлениях между полями. Затеряться в таком изобилии солнечных красок было очень приятно, и даже если бы им пришлось потратить лишний день, чтобы добраться до Реддинга, это не имело бы значения, потому что время встречи точно не оговаривалось. Тем не менее через час-другой восторженной гонки под радио, передававшее мексиканскую музыку, которая как нельзя лучше подходила к местности, они увидели стоявший впереди в поле древний грузовик, из которого какой-то человек выгружал длинные оросительные трубы.
– Давай спросим, – сказала Кэтрин. Гарри неохотно повернул рулевое колесо влево, и машина въехала на отдыхавшее под паром поле и пересекла его, как танк. При их приближении человек, выгружавший трубы, прервал работу и выпрямился. Это был брасеро [169] с лицом цвета дубленой кожи, широкими усами и добрыми, но осторожными глазами. Когда автомобиль поравнялся с грузовиком, Гарри отключил передачу и, оставшись сидеть, приветствовал его легким поклоном.
– Не подскажете ли, по которой дороге можно проехать на дорогу к Реддингу? – спросил Гарри.
Секунду брасеро смотрел на него, потом у него расширились глаза, и он небрежно и асимметрично развел руками, показывая, что не говорит по-английски. Это было не страшно, потому что Кэтрин немного говорила по-испански. Приподнявшись со своего сиденья, она повернулась и оперлась на колени, так что стала теперь смотреть поверх головы Гарри. Хромированная ручка, за которую она ухватилась, чтобы не потерять равновесия, была приятно горячей.
– Где дорога на Реддинг? – спросила она по-испански, и в этих словах, возможно, неправильных, прозвучала неповторимая прелесть ее голоса.
– А, дорога на Реддинг, – сказал брасеро. А потом, обдуваемый горячим ветром, он принялся излагать пятиминутную диссертацию. Каждый раз, когда он упоминал перекресток, где им надлежало повернуть, Кэтрин загибала пальцы. В конце концов, она прошлась по обеим рукам и начала снова, отметив четырнадцать поворотов.
– Четырнадцать поворотов, – сказала она по-испански. – Это невозможно.
– Я знаю, – сказал брасеро.
– А на перекрестках направления указаны?
Ему это показалось смешным.
– Как вы отсюда выбираетесь?
– Я не выбираюсь, – сказал он. – Я здесь живу. – Он улыбнулся их затруднению. – Здесь красиво.
– Да, это так, – сказала ему Кэтрин. Она посмотрела на запад в сторону горной гряды и прикрыла глаза левой рукой, держа правую на верхней части спинки сиденья.
– Спроси, нет ли поблизости городка, где бы мы могли остановиться, – сказал Гарри.
Она спросила и, по-прежнему опираясь на колени, доложила:
– Он говорит, в десяти милях в ту сторону, – ее правая рука качнулась подобно стрелке компаса, едва не коснувшись верхнего края лобового стекла, – есть город с отелем и рестораном. Он говорит, что все едут туда, потому что там можно взять ванильное мороженое в большой кружке корневого пива. На что это похоже?
– На поплавок в корневом пиве.