– Откуда мне знать! Ты автор – тебе и решать. Но то, что ты написал, это даже не роман, а набор эпизодов, без начала и конца.
– У Кастанеды, между прочим, то же самое, – с обидой в голосе произнес Трепищев. – Под конец – бам, и – ничего.
– Так то у Кастанеды, – усмехнулся Витька. – А у тебя вся книжка только бам, бам, бам – и больше ничего.
– Мне кажется, Виктор Алексеевич, что вы просто ничего не поняли в моих книгах, – гордо возразил Трепищев.
– Да там и понимать-то нечего, Вадим, – с чувством произнес Витька. – Дребедень, что ты понаписал, не стоит даже бумаги, на которой она напечатана. Меня удивляет только одно: кто и по каким причинам взялся публиковать этот бред? То, что мне довелось прочитать, – это не художественный текст, а, извини меня, словесная каша, да к тому же еще и недоваренная.
– Между прочим, многим людям мои романы нравятся, – с чувством оскорбленного достоинства заявил Трепищев. – Вы посмотрите на тиражи.
– Ты знаешь, Вадим, для меня не новость то, что у нас в стране полным-полно охламонов, у которых не все в порядке с головой. Может быть, их даже больше, чем нормальных, здравомыслящих людей. А для того, чтобы читать твои книги, достаточно только научиться чисто механически складывать буквы в слова – никакой умственной работы при этом не требуется.
Я усмехнулся. Парис получил то, что желал, без каких-либо усилий с моей стороны. Спор между Витькой и Трепищевым, похоже, давно зашел в тупик, поскольку каждая из сторон начала по второму, а может быть, уже и по третьему разу повторять одни и те же аргументы. Обстановка на кухне изрядно накалилась, поэтому я счел своим долгом вмешаться.
В отличие от Витьки я знал: доказывать что-либо Трепищеву не имело смысла. Порою мне казалось, что он просто терял способность слышать, стоило только кому-нибудь произнести пару неодобрительных слов относительно его книжек, которые сам он, судя по всему, считал не просто выдающимися творениями, а прямо-таки образцами жанра, и всерьез рассчитывал приобрести со временем сонм последователей и подражателей. Насчет последнего я, кстати, почти не сомневался. Наверняка найдется немало недорослей, которые, воодушевленные шумным успехом Трепищева, тоже возьмутся за перо и начнут строчить черт знает что, бездумно цепляя слово за слово в пустой надежде на то, что эта аморфная масса каким-то образом сама примет законченную форму. Увы, у творчества иная философия, и здесь количество далеко не всегда переходит в качество.
– О чем спор? – бодрым голосом осведомился я, появившись на кухне.
Витька сидел возле стола, положив локоть на стопку книг в ярких глянцевых переплетах. В другой руке он держал наполненный наполовину стакан пива. Рядом с ним на столе стояли две пивные бутылки – одна уже пустая, другая только початая – и тарелка с бутербродами. Трепищев сидел по другую сторону стола, глядя на моего приятеля с плохо скрытой ненавистью.
В ответ на мой вопрос Витька только безнадежно махнул рукой.
Писатель же отреагировал на него живее.
– Виктор Алексеевич пытается убедить меня в том, что в литературе существуют строгие каноны, следовать которым обязан каждый писатель. – Обращенный на меня взгляд Трепищева вспыхнул безумным огнем, присущим народным трибунам и запойным пьяницам. – Я же считаю, что писатель волен сам выбирать, что и как писать.
– Да пиши ты что хочешь, – устало вздохнул Витька. – Но только вначале хотя бы научись понятно изъясняться на родном языке.
– Не нужно говорить за всех! – возмущенно взмахнул рукой Трепищев. – Если вам, Виктор Алексеевич, непонятны мои произведения, то это ваша беда! И мне остается только искренне вас пожалеть!
В ответ Витька скривил презрительную гримасу и сделал глоток пива из стакана.
Похоже было, что мое появление, вместо того чтобы погасить спор, только спровоцировало его переход в более острую форму, когда оппоненты начинают позволять себе некорректные высказывания в адрес друг друга.
– Ты прочитал за ночь все эти книги? – спросил я у Витьки, взглядом указав на служившую ему подлокотником стопку книг, в которой было шесть или семь томов.
– Смеешься? – с обидой посмотрел на меня Витька. – Я сломался на десятой странице первого тома. Остальное только бегло просмотрел, уделяя особое внимание порнографическим сценам.
– И, прочитав всего десять страниц, вы делаете выводы о всем моем творчестве, – с укором произнес Трепищев.
– Автор, сравнивающий длинный и темный коридор космопорта с прямой кишкой, совершенно безнадежен, – ответил ему Витька. – В этих книжках только глупость, пошлятина и грязь.
– В своем творчестве я продолжаю то, что было начато такими великими писателями, как Ремарк, Гашек и Маркес!
– А Солженицына не забыл? – с язвительной усмешкой поинтересовался Витька.
– Ладно, пойду умоюсь, – сказал я и поспешно ретировался.
За спиной у меня осталась напряженная тишина. Похоже, спорщики решили остаться каждый при своем мнении.
Войдя в ванную, я открыл кран, зачерпнул пригоршню холодной воды и наклонился над раковиной, собираясь умыть лицо. И в этот момент перед глазами у меня вновь промелькнула уже пара странных бесплотных объектов, похожих на стеклянных головастиков. Я невольно отшатнулся назад. Призрачное видение тотчас же исчезло. Но теперь я был совершенно уверен в том, что это не результат вчерашней нервотрепки и не обман зрения. Вот только что это было, я понять не мог. Очередной сюрприз вновь изменившейся реальности?
Быстро умывшись, я вышел на кухню.
Трепищев и Витька по-прежнему сидели за столом, демонстративно не глядя друг на друга. Право же, я бы несказанно удивился, если бы им удалось прийти к согласию.
– Как спалось? – Наклонившись, Витька поднял с пола новую бутылку пива, открыл ее и наполнил свой стакан.
– Не рано ли начал? – спросил я.
Ничего не ответив, Витька медленно осушил стакан.
Я подошел к плите и поднял крышку со стоявшей на ней сковороды. На сковороде лежал кусок остывшей яичницы с колбасой. Глянув по сторонам и не найдя чистой тарелки, я переставил сковороду на стол и, ополоснув под краном лежавшую на столе вилку, принялся за еду.
Витька вылил остатки пива в стакан и поставил пустую бутылку на край стола.
– Разве вчера у нас оставалось пиво? – спросил я.
Витька отрицательно мотнул головой.
– Я с утра уже сбегал, – сказал он.
Я удивленно приподнял бровь.
– Все в порядке, – криво усмехнулся Витька. – Сегодня пиво можно свободно купить в любом ларьке. Только сорта какие-то незнакомые.
Витька повернул бутылку так, чтобы я увидел этикетку. Пиво называлось «Союз-Аполлон». Марочное».
– Ну и как пиво?
– Нормальное.
На Витьку это было не похоже. Обычно, попробовав новый сорт пива, он испытывал острую потребность обсудить все его достоинства или недостатки, порассуждать о вкусовой гамме и даже обратить внимание на цветовой оттенок благородного напитка. Должно быть, настроение у моего приятеля было не лучше, чем у меня самого. Но если я пребывал в мрачном расположении духа вследствие недосыпа, то Витька, вероятно, впал в пессимизм в результате общения с Трепищевым и близкого знакомства с его книгами.