Book.

– «Перед тем как мстить, вырой две могилы».

– Мне всегда казалось, что мудрость древних китайцев сильно переоценена.

Я вручил Шерон конверт. Три тысячи долларов. Она сунула конверт в сумку, застегнула молнию.

– Как твой пес? – спросил я.

– Умер три месяца назад.

– Как жалко.

Она отбросила шипастую челку со лба, смерила взглядом старика, только что севшего в автобус.

– Все хорошее кончается, – сказала она. – Ну, все на этом?

Я кивнул. Она накинула ремень сумки на плечо, собралась уже встать, но тут меня запоздало осенило, и я схватил ее за запястье.

– А предсмертная записка? – спросил я.

– Не нашли.

– Кто опознал Александру в морге?

– Адвокат. От родных ни слова. Говорят, их нет в стране. Путешествуют.

Скривившись – с сожалением, но без особого удивления, – она встала и направилась к передней двери. Шофер тотчас затормозил. Несколько секунд – и Шерон уже шагала по тротуару, не столько шла, сколько перла: плечи ссутулены, взгляд уставлен под ноги. Автобус рыгнул, покатил дальше, и Шерон обернулась смутной тенью, что скользит мимо запертых магазинов и закрытых витрин; резкий поворот – и она пропала.

7

– Это кыто?

Царапучий женский голос в домофоне – нечленораздельный, с густым русским акцентом.

– Скотт Макгрэт, – повторил я, склонившись к крошечной черной видеокамере над дверными звонками. – Я друг Вольфганга. Он меня ждет.

Что вранье. Утром, от корки до корки прочтя досье Александры Кордовы, я три часа с собаками искал Вольфганга Бекмана – киноведа, профессора, бешеного кордовита, автора шести книг о кино, в том числе популярной работы «Американская маска» – о фильмах ужасов.

Я сунулся в Коламбию, в кабинет Бекмана в Додж-холле, узнал его расписание, из которого, впрочем, следовало, что в этом семестре у него всего один курс, «Темы ужаса в американском кинематографе», по вторникам в семь вечера. Я позвонил ему на работу и на мобильный, но включилась голосовая почта, а с учетом нашей последней встречи больше года назад – когда Бекман не просто пожелал мне сгнить в аду, но вдобавок, расхрабрившись от водки, дважды пьяно на меня замахнулся – я понимал, что он скорее перезвонит папе римскому. (Бекман истово ненавидел две вещи в этой жизни: сидеть в первых трех рядах в кинотеатре и католическую церковь.) Последний шанс – явиться сюда, в ветхий дом на углу Риверсайд-драйв и Западной Восемьдесят третьей, где я провел немало вечеров в кротовьей норе, заменявшей Бекману квартиру, слушая его лекции в обществе стаи кошек и толпы студентов, которые впитывали каждое его слово, точно котята, лакающие сметану.

К моему удивлению, раздался скрежет, громко зажужжало – и меня впустили.

На мой стук дверь с потускневшими цифрами «506» открыла крохотная женщина. Черная стрижка сидела у нее на голове, как колпачок на авторучке. Очередная домработница Бекмана. С тех пор как много лет назад его возлюбленная жена Вера умерла от рака, Бекман, решительно неспособный сам о себе позаботиться, нанимал для этой цели многочисленных русских дюймовочек.

Все они были равно низкорослы, суровы и немолоды; голубые глаза, обветренные руки, крашеные волосы оттенка ненатуральной карамели, душа сочится большевистским «даше не думай». Два года назад была Мила в потертых джинсах и футболках со стразами – она неумолчно повествовала о сыне, оставшемся в Беларуси. (Все прочие ее речи, не касавшиеся Сергея, в основном сводились к единственному слову «ньет».)

У этой наблюдался ястребиный нос, розовые хозяйственные перчатки и черный резиновый фартук, в каких щеголяют сварщики на сталелитейных заводах. Похоже, она так нарядилась, дабы вымыть пол у Бекмана в кухне.

– Он шидет вас-с? – Она смерила меня взглядом. – Он у сытоматолога.

– Он просил зайти и подождать.

Она недоверчиво сощурилась, но толкнула дверь.

– Хочите тчай? – вопросила она.

– Благодарю вас.

Напоследок одарив меня неодобрительным взглядом, она исчезла в кухне, а я направился в гостиную.

Гостиная не изменилась. По-прежнему темная и угрюмая, пахнет грязными носками, сырой гнилью и кошками. Поблекшие ирисы на обоях, потолок прогибается, как диванное дно, – в квартире Бекмана неотступно чудилось, что из-под половиц вот-вот проступит вода. Я в жизни не бывал в настолько отдраенной квартире (Бекмановы домработницы всегда вооружены шваброй и ведром, банками лизола, салфетками с клороксом), так отчетливо смахивающей на болото в глуши Эверглейдс.

По краю каминной полки выстроились фотографии. Они тоже не изменились. Цветной портрет Веры в день свадьбы – счастливая, вся светится. Рядом портрет Марлоу Хьюз с автографом – легендарная красотка, вторая жена Кордовы, блистала в «Дитяти любви». Дальше – сын Бекмана, Марвин, в день выпуска с юридического факультета; удивительно, до чего нормальный на вид юнец. Затем кадр из «Тисков для пальцев» – Эмили Джексон разглядывает таинственный дипломат мужа; и наконец, индоподобный Бекман на троне – довольный будда на ступеньках библиотеки Лоу в Коламбии, окруженный полусотней восхищенных студентов.

Постер справа от камина – морщинистый и мятый кордовитский глаз крупным планом – висел здесь, сколько я знал Бекмана. Тот содрал постер со стены на станции «Пигаль» в 1987 году, возвращаясь с заповедного киносеанса в парижских катакомбах, где показывали «Ночами все птицы черны», – одно из первых мероприятий такого рода. Внизу от руки нацарапано место встречи: «Самовластный смертоносный совершенный 48°48′21,8594" с. ш. 2°18′33,3888" в. д. 1111870300».

В углу стоял деревянный стол, а на нем Бекманов старый «мак». И он гудел, то есть был включен.

– Ваш тчай.

За моей спиной возникла домработница. Толкнула поднос по кофейному столику, прожгла меня взглядом, отпихнула черную китайскую шкатулку и груду газет, а затем вновь отбыла.

Я подождал, пока она вернется к уборке, и ткнул в клавиатуру. Не то чтобы я, сунувшись в компьютер невинного человека, собою гордился, но в любви и на войне все средства хороши.

Я открыл «Файрфокс», заглянул в «Показать весь журнал».

Челюстно-лицевая хирургия осложнения – Поиск «Гугл»

Удаление зуба какие возможны проблемы – Поиск «Гугл»

Побочное действие новокаина – Поиск «Гугл»

«Нью рипаблик» онлайн