После обряда Феодосия отвела их за монастырскую ограду. Негоже молодым смущать своим присутствием общежитскую братию. Для первой брачной ночи им отвели отдельно стоящую избу. Она оказалась банькой. Пахло березовыми вениками и чистотой. На широкой лавке вольготно раскинулся набитый соломой тюфяк. Тут же лежали два одеяла — льняное стеганое и теплое, подбитое овчиной.
В маленьком оконце видно было, как полощется в речной воде узкий месяц. Они сели на постелю. Как только Паоло освободил Ксению от плата и поцеловал, она уткнулась ему в грудь и принялась плакать. Он молчал и только гладил по вздрагивающим лопаткам. А что говорить-то? Перед тем как счастливой стать, ей надо выплакать и страшную смерть отца, и побег из родного дома, и вечный страх, что поймают и насильно постригут. А она не хотела вервия и камилавки, она суженого ждала. Ксения всхлипнула последний раз и затихла.
— Темно. Хочешь лучину запалю?
— Зачем? — тоже шепотом спросил Паоло.
— Вот здесь в уголочке хлебы с изюмом и еды всякие. Давай праздновать нашу свадьбу.
Такой робкий, худенький, хилый огонек, а освещает всю избу. Угольки лучины падали в лохань с водой, шипели, как обиженные зверьки. Ксения вдруг начала смеяться. Смех был отрывистый, нервный, но все лучше, чем слезы. Паоло тоже развеселился.
— А венчание наше — случай? — он так и покатывался от хохота. — Почему царица меня выбрала? Ведь надо же такому случиться!
— Нет, она знала, — девушка опять всхлипнула, смех и слезы были у нее рядом. — Это ее милость за верную батюшкину службу. Теперь я уже на Стромилова. Теперь я Паулинова.
— Знала? Откуда? — спросил потрясенно Паоло.
— Как батюшку забрали, я с дворней из дома бежала, по углам скиталась, а потом, как матушка-царица обрела свободу, она меня сыскала и в эту обитель поселила. Как сыскала — не спрашивай. Это не моя тайна. Но только я тому человеку открылась. Вот и помогли нам батюшкины молитвы. Гаснет лучинка-то…
— Холодно, — пошептал Паоло, ныряя лицом в распущенные волосы Ксении.
— Что дальше делать по обряду — знаешь?
— Обряд у всех один, — прошептал Паоло. — Догадаемся как-нибудь вдвоем. Сапоги будешь снимать?
— Так ты их уже снял! — пошептала Ксения.
— Значит, одной заботой меньше. Давай пояса развязывать. Ах ты, зорька моя, голубка яснокрылая…
— Холодно, — зябко повторила Ксения, прячась под одеяло.
— Сейчас согреемся…
Счастье Паоло было стройным, как античная колонна, и таким же вечным. Вверх, вверх, к смеющемуся солнцу и облакам, и на каждом пышном облаке — по ангелу. Душа ликовала, распевая с ними многоголосую свадебную песнь.
А потом состоялся третий и самый ответственный разговор с царицей. Софья не расспрашивала Паоло о поездке, видно, интересующие ее подробности были ей уже известны. Да и зачем ей было знать эти подробности. Она благодетельствовала, а потому была добра.
— Ты получишь надел в Новгородской волости, небольшой, но на жизнь вам хватит, — сказала она строго. — Дом в Москве, куда жену привез, — твой, купчая оформлена по всем правилам. Служить будешь в Приказе толмачом, а у меня бывать по вызову. Верные люди всем нужны.
Паоло повалился в ноги. Привели его волхвы к земле обетованной, и в земле этой всегда мир и тишина, летом идут здесь тихие дожди, зимой они оборачиваются снегом, укутывающим бытование твое словно лебяжья перина.
— Теперь один вопрос напоследок. Расскажи про игру, которую от дьяка Курицына получил. Ты ведь не купил ее? Верно?
— Воля ваша — не купил. Игру эту — Лаодикийское послание, — я у него украл, — Паоло засмеялся, чуть ли не подмигивая царице. — Я думал, что это гороскоп. Я тайно выкрал, сделал список, а потом на место в ларец положил. Но оказалось, что это никакой не гороскоп. Это игра, как я вам и говорил, только играют в нее не с помощью костей, а буквами.
— И каков в ней смысл?
— О! Сейчас все расскажу, — Паоло торопился, хотелось покончить все разом и домой, в теплые объятия Ксении. — У меня есть друг инок Мефодий. Премудрый и дотошный юноша. Он мне этот список и спроворил. Мефодий долго над этой бумагой сидел и постиг, как в ту игру играть. Можно и тайнопись составлять, — добавил он шепотом.
— А Курицын тоже тайные слова писал?
— Да нет, только пробовал. Под клетками изображены его должность и имя. Я думаю, это и есть ключ к игре.
— Приведи ко мне завтра инока Мефодия. Я теперь иди.
Паоло пятясь вышел из царицыной горницы, бегом сбежал по лесенке, пулей проскочил через одни сени, другие, и только когда вышел на улицу, глотнул свежего воздуха, он с испугом понял, что предал своего учителя.
Темная это история, и в сумраке событий трудно рассмотреть подробности. А проще говоря, все эти подробности унесли с собой в могилу в незапамятные времена главные участники действа: царь Иван, супруга его и молодая невестка Елена Волошанка. А посему мы можем высказывать только догадки.
Это Софья сказала царю, что у невестки в ларце лежат тайные письма. Написаны они мудрено, и если посмотришь в них, то ни по чем не догадаешься, о чем там речь. А на самом деле, сие есть тайнопись.
— Какая еще тайнопись в моем доме? — удивился Иван. — И откуда тебе это известно.
Софья с готовностью рассказала, ни одной мелочи не утаила. Оказывается, была у царицы среди челяди Волошанки верная раба. Она, конечно, не обыскивала великую княгиню, Боже избавь, не в православном обычае творить подобное вероломство. Но представился случай, когда Волошанка ларец опорожнила, полдня сидела над бумагой с пером, а потом письмена-то в ларец убрала, а на ключ не замкнула. Тогда и попали в руки Софьи эти письмена. Верный дьяк сделал с тех писем список, а сами бумаги назад Волошанке отнесли, чтоб она недоброго не заподозрила. И был еще случай, когда в руки царицы попал ключ к шифру.
— Показывай бумаги! — сказал Иван с досадой.
Мысли Ивана были заняты совсем другим. Война с Литвой шла полным ходом. Верные князья Шемячич со Стародубским-Можайским уложили под Мстиславом семь тысяч неприятельского войска. На очереди был Смоленск, именно там, у стен старого города, должна была произойти проба русской отваги и профессионализма. Смоленск был сильно укреплен. А тут вдруг какая-то дворцовая интрига и мелкая возня с тайными письмами. Иван только потому и стал слушать супругу, что подумалось вдруг — а не Стефан ли Молдаванский вздумал тайно изъясняться с дочерью.
Принесли два письма — коротеньких, невнятных. С первого взгляда на них было видно, что они носят характер мирный и никакого отношения к войне не имеют. Потом взгляд зацепился за знакомое имя — Кассиан. А не тот ли это Кассиан, который в Юрьевом монастыре архимандритом служит? И много в тех письмах было фраз просительных, де, поговори, великая, с царем, напомни о его обещаниях. Что именно Иван обещал и кому, написано не было. Было один раз упомянуто слово «опала», явно просили о заступничестве, но за кого следовало заступиться, не объяснялось. Видимо, пишущий сии буквы, считал, что Волошанка и так все поймет. К письмам прилагался и ключ, который назывался важно: Лаодикийское послание.