– Я с одним стариком разговаривал, с местным, – поддержал Серго ополченец, сидящий напротив. – Сын ему все дозвониться пытается. А он на звонки не отвечает. Сын с семьей в Россию уехал. А старики остались. Сын беспокоится, а старик говорит, нет у него больше сына. И никогда его не примет.
– А здесь что, сотовая связь есть? – поинтересовался Лесничий.
– А она здесь и не пропадала, – объяснил ополченец, приложивший к разбитому лбу грязное полотенце и убирающий им же с лица кровь. – Укры тоже домой звонить любят. Вышка на их стороне. Но и мы пользуемся. Отключить нас не получается. Ума у них не хватает. Сложность в том, чтобы оплату внести. Но мы уже научились через Интернет.
Редька заварил чай. Ополченцы его жадно и молча глотали, не совсем еще веря в то, что вернулись к жизни не на короткое мгновение перед расстрелом, а смогут жить дальше столько, сколько каждому отпущено свыше. А каждому, как знали все, отпускается по-разному. Но каждый еще надеется, что его-то именно жизнь будет долгой.
– Ты сам откуда? – спросил Лесничий, когда Серго поставил перед собой пустую кружку, перевернув ее кверху дном, – показал, что напился досыта и больше не хочет, даже с сахаром. Чай на блокпосту имелся свой, но вот сахара ополченцы давно уже, как признались, не видели и были рады, когда «волкодавы» угостили их.
– Вообще-то из самого Донецка родом. В Донецке всю жизнь и жил. И семья там до сих пор. А отец с матерью родом из Цхинвала. Но мы – грузины. На грузин в Цхинвале посматривают всегда косо. Родители еще при советской власти сюда переехали. А потом уже совсем не до возвращения стало. Сейчас, наверное, грузинам там еще хуже, не знаю. Но я родителей уговорил в Россию уехать. В Краснодар. А сам здесь остался. И жена с детьми без меня ехать не захотела. Уперлась, и все – только вместе… А как я уеду, если уже слово дал в батальон пойти.
– В армии раньше служил?
– В МЧС. Младший лейтенант пожарной охраны. После института звание дали и призвали на год. Смешно, конечно. Но, раз звание есть, меня здесь и поставили взводом командовать. Хотя у нас комбат только старший сержант морской пехоты. Не офицер даже. Справляется. Что же я, не справлюсь… Пришлось по ходу дела учиться воевать. Учусь до сих пор. Не всегда, сам видишь, получается, но за одного битого, сам знаешь, сколько небитых дают…
– А как так, конкретно, получилось, что укры пост захватили? – с явным неодобрением профессионала поинтересовался Величко.
Серго слегка помялся. Но ответил:
– Нам сообщили, чтобы вас встречали. Но на каком транспорте идете – не предупредили. А тут подъезжают на грузовике и на БМП. Мы и подумали, что вы. Вышли в открытую, без оружия. С нашей же территории подъехали. Оттуда укров не ждали, хотя знали, что есть боковая заброшенная дорога, откуда прорваться можно. И там заслон слабый – четыре человека. Мы чуть руки для объятий не раскрыли. На башне БМП флаг Новороссии. Прямо башню накрывает. И скотчем, кажется, приклеен. Это чтобы нарисованный украинский флаг не видно было. Но вы им устроили «запеканку с укропом»…
– Скотчем, верно. Я тоже заметил. – Величко всегда отличался острым взглядом. Зря, что ли, был штатным снайпером боевой группы. Снайперу положено такой взгляд иметь. На неприятную шутку относительно «запеканки» снайпер внимания не обратил, словно не слышал ее. В «волкодавах» не было той злости по отношению к противнику, какая была у ополченцев. Но злость эта была понятна и естественна, она была только ответной реакцией на действия укрофашистов, которые, согласно старой теории опытных воров, громче всех кричат: держи вора! Они обвиняют ополчение в терроризме, но разве ополченцы сжигали своих соотечественников в Одессе, разве ополченцы бомбят свои города?! Но ополченцы лучше всех других понимают, кто во всей современной истории настоящий террорист.
– А где их грузовик? – спросил Лесничий.
– Сразу и уехал, как нас положили и повязали. Водитель с командиром группы о чем-то пошептался, и грузовик укатил.
– В какую сторону?
– К внешнему блокпосту.
– Сообщил своим?
– Мне в штабе сообщили. На блокпосту грузовик подожгли. Водителя захватили. Он и сказал, что здесь произошло. Вот из штаба сюда и звонили, хотели предложить обмен пленными. А тут ты трубку взял и мне передал.
– Ладно. Помощь от нас какая нужна?
– Автокран нужен, чтобы блоки убрать, и тягач, чтобы подбитую БМП вытащить.
– Это без нас. Мы с собой такое не возим. Карманы не позволяют. А что от нас?
Серго опять замялся.
– Ну, говори…
– Сейчас отправляют смену нам. Нас в госпиталь сразу повезут. Вторая половина моего взвода прибудет. Я сам здесь останусь. До их прибытия задержаться не можете? А то мои парни сейчас практически небоеспособны. А с украми такое бывает, что за одной группой вторая едет, «подчищает», как они говорят…
– Нет проблем. Позвони только в батальон. Предупреди, что мы на блокпосту задерживаемся до прибытия смены. А нам пусть пока помещение приготовят.
– Я слышал, уже приготовили. Но я позвоню.
Серго тяжело встал. Простреленное колено мешало ему передвигаться.
– С таким ранением тебе тоже в госпиталь надо, если не хочешь без ноги остаться, – со знанием дела сказал бывший старший лейтенант Кравченко, выполняющий в группе не только обязанности шифровальщика, но и штатного санинструктора. Кравченко когда-то учился в медицинском училище, и потому считалось, что он имеет понятие о ранениях.
– А кто здесь останется?
– Незаменимых парней не бывает, – строго сказал Лесничий. – Звони в штаб. Я сам попрошу, чтобы тебе замену прислали.
– А если под рукой никого нет?
– В твоем взводе что, никто ни на что не годится? Тогда хреновый ты командир!
– Есть вообще-то парни толковые. Хотя это тоже не значит, что я хороший командир… – Серго был самокритичен. Значит, командир из него еще мог получиться.
– И хорошо, что есть. Тогда не вижу причины для тебя на всю жизнь хромым оставаться…
* * *
Смену дожидались вместе.
Таким образом, группа «волкодавов» попала на место своей новой базы только под утро, хотя и задолго до позднего зимнего рассвета. Пост при поддержке бойцов частной военной компании продолжал работать в обычном режиме, проверяя документы у проезжающих машин. За остаток ночи таких машин проехало шесть. И все – тентованные грузовики с ополченцами. Чем ближе к передовой линии обороны, тем движение интенсивнее, заметил Лесничий. Одна машина тащила на прицепе легкую пушку. Сергей Ильич, офицер опытный, сразу сделал вывод, что в ополчении проходит, видимо, ротация личного состава передовых подразделений или же батальон готовится к какой-то серьезной операции, может быть, даже к наступлению, и подтягивают резервы. Шесть грузовиков с людьми – это примерно сто восемьдесят человек. Сила по местным масштабам немалая. Важно было, чтобы действия ополчения не сорвали планы «волкодавов». Но обговаривать этот вопрос с Серго было бессмысленно. Он командир не того калибра, который в курсе оперативных новостей и дальнобойных планов командования. Такие обычно новость узнают вместе с приказом на выполнение какой-то конкретной задачи. И не всегда понимают, для чего им необходимо этот приказ выполнить. Все-таки разница между настоящим командиром боевого взвода и младшим лейтенантом пожарной охраны слишком велика, чтобы оставаться незаметной. Пост под командованием настоящего командира боевого взвода не смогли бы захватить так, словно его кролики охраняют. И потому Серго не может знать много. Однако Сергей Ильич решил, что обязательно вопрос поднимет при знакомстве с местным комбатом с забавным позывным Надкалиберный[35]. Странная кличка комбата Лесничего не сильно смутила. Назвать себя каждый мог по своему собственному усмотрению. Или друзья звали как-то человека, и это за ним закрепилось. Хотя какую-то характеристику должен был давать и этот псевдоним. Так, Сергей Ильич сразу предположил, что Надкалиберный, скорее всего, должен быть слегка толстоватый и, скорее всего, высокий человек. Псевдоним, по идее, не должен говорить ни о чем, но это в Новороссии практически не соблюдалось. Так, в первой операции «волкодавы» сдружились с комбатом под псевдонимом Стерх, и позже Лесничий узнал, что фамилия Стерха – Журавлев[36]. По большому счету, налицо было нарушение конспирации. Хотя конспирация ополченцев на данный момент уже мало волновала, поскольку они категорически не собирались оставаться гражданами Украины и лица свои уже не прятали перед объективами, как было вначале. Но если говорить всерьез, тогда и сами псевдонимы были уже не нужны. Но их придумывали. И делали это, скорее всего, по инерции. Про себя Лесничий знал, что по документам ГРУ сам он проходит под псевдонимом Браконьер. Это тоже было слегка смешно, но значения не имело. Часто псевдоним называли позывным, но позывной – это нечто из системы связи. Однако при осуществлении связи Сергей Ильич таким позывным ни разу не подписывался, за исключением связи внутри группы, и его никто так ни разу не называл. Значит, позывного у него не существовало, а был только псевдоним для каких-то документальных оформлений, в которых нежелательно присутствие фамилии человека, официально находящегося в розыске.