С пылающим лицом Руфь села к бюро и, изменив почерк, написала: «Если вы дорожите вашей женой, не пускайте ее ехать сегодня на бал в оперу. Прилагаемая записка докажет вам, что это совет друга».
Положив оба листка в конверт и адресовав его Джакомо Торелли, она пришла к себе в спальню, взяла с туалета хорошенькую с бирюзой брошку и позвонила горничной.
– Лизхен, хочешь верно послужить мне и поклясться в вечном молчании обо всем, что я велю тебе сегодня сделать? Ты не будешь в этом раскаиваться.
Хорошенькое, оживленное лицо камеристки озарилось радостной улыбкой, а ее хитрые глаза заметили брошку в руках госпожи.
– Ах, баронесса! Можете ли вы сомневаться в моем усердии служить вам? Конечно, я буду молчать как рыба!
– Хорошо! Возьми эту брошку за добрую готовность, а теперь слушай, в чем дело. Прежде всего ты должна ловко доставить это письмо синьору Торелли. Можешь ты это сделать?
– Очень легко, я хорошо знакома с его камердинером и другим его лакеем.
– Затем ты должна мне достать хорошее черное домино и маску. Позаботься так же, чтобы садовая калитка, через которую я выйду, оставалась не запертой всю ночь, чтобы я могла свободно вернуться, никого не беспокоя. В одиннадцать часов я оденусь и ты проводишь меня до фиакра. Если ты все хорошо устроишь, то завтра получишь от меня еще награду.
С лихорадочным нетерпением ждала Руфь вечера, заранее наслаждаясь неприятным разочарованием мужа, когда он узнает, что имел любовное свидание со своей женой. Сердце ее билось радостной надеждой обличить наконец человека, который ежедневно оскорблял ее своей холодностью. Бедная Руфь! Знай она, что Самуил просто нашел однажды на лестнице эту предательскую записку, оброненную той, что должна была доставить ее по назначению, то, конечно, отказалась бы от своего намерения.
Между тем она наряжалась самым тщательным образом, желая быть красивой, когда снимет маску, и последний взгляд, брошенный в зеркало, убедил ее, что в черном платье, покрытом кружевами, с жемчугом на шее и в черных волосах она была удивительно хороша. Затем она надела домино, закуталась в шубу и в сопровождении горничной спустилась в сад.
Аллея, которая вела к калитке, всегда содержалась в порядке, даже зимой, ибо ею пользовались садовники. Беспрепятственно вышла она в переулок, в конце которого ее ожидал фиакр, и несколько минут спустя карета остановилась у подъезда оперы.
Было двенадцать часов ночи, и экипажи беспрерывно подъезжали один за другим. С трепещущим сердцем Руфь вошла в залу, залитую светом. Гул нарядной и оживленной толпы, теснившейся вокруг нее, говор и смех, порой смелое обращение к щегольскому домино, все это кружило ей голову, но, собрав все силы, она пробралась к условленному месту и оперлась на колонну. Ей не пришлось долго ждать, она увидела вскоре изящную фигуру Мефистофеля, пробиравшегося сквозь толпу, направляясь к ней. На нем был традиционный в этом случае костюм красного бархата, плащ с капюшоном и шпага, а на голове кожаная зубчатая шапочка, плотно облегающая лицо и скрывающая всю остальную часть головы. У пояса, отделанного золотом, красовалась пунцовая роза.
Нервная дрожь пробежала по телу Руфи. Она, казалось, узнала Самуила. Без сомнения, плотно облегающий костюм, обрисовывая красивые формы, значительно изменил его наружность. Он казался выше ростом, но рука была его – узкая, с длинными пальцами, затянутая белой перчаткой. Его же большие черные глаза, она не могла ошибиться, блестели из-под маски. В эту минуту Мефистофель, проходя мимо, касаясь ее, украдкой вложил ей в руку записку и, не поворачиваясь, скрылся в толпе.
Руфь отошла в отдаленный уголок и прочла с удивлением строки, наскоро набросанные карандашом: «Рудольф узнал о нашем свидании и наблюдает; нам надо удалиться. Подожди меня внизу большой лестницы, я сейчас приду к тебе».
«Должно быть, какой-нибудь другой любовник и почитатель, и почтенный г-н Мейер боится его ревности», – думала Руфь, направляясь к выходу.
На половине лестницы Мефистофель догнал ее.
– Джемма! – прошептал он, подавая ей руку.
Молодая женщина молча оперлась на предложенную руку, дала надеть на себя шубу и пошла со своим спутником. Он посадил ее в карету, стоявшую в стороне; затем сел возле нее и через окно отдал приказание кучеру. Руфь вздрогнула, звук голоса показался ей незнакомым.
«Он нарочно изменил голос», – успокоила она себя.
В эту минуту сосед привлек ее к себе и страстно прошептал:
– Джемма, дорогая моя!
Неприятное чувство досады и неловкости овладело молодой женщиной: этот Самуил так мало был похож на Самуила, которого она знала! Впрочем, ей некогда было долго размышлять, карета мчалась быстро, остановилась у маленького бокового подъезда большого дома, фасад которого был освещен. Мефистофель вышел, но прежде чем он успел позвонить, дверь отворилась и открыла лестницу, устланную ковром и украшенную цветами. Лакей в белом галстуке подбежал к карете, чтобы помочь Руфи выйти.
Отдав вполголоса приказание лакею, Мефистофель подал руку своей даме и провел ее в помещение, состоявшее из двух роскошно меблированных комнат. Они сняли шубы, и лакей, подав холодный ужин, фрукты, пирожное и вино, удалился.
«Приближается минута объяснения», – подумала Руфь, садясь и с любопытством наблюдая за своим кавалером, который, стоя перед зеркалом, отстегивал шпагу. Затем он снял маску, и молодая женщина с ужасом увидела совсем незнакомое лицо, густо окаймленное русыми вьющимися волосами.
Она вскрикнула и поднялась с кресла. Это восклицание заставило Рауля, а это был он, с удивлением оглянуться.
– Какая ты сегодня странная, моя милая Джемма, – сказал он смеясь, – отчего ты кричишь, словно ты меня боишься?
– Умоляю вас, – воскликнула Руфь вне себя, – дайте мне уйти. Я была введена в заблуждение и приняла вас за другого.
Удивление князя все более и более усиливалось.
– Мне очень приятна эта ошибка, – сказал он полушутя-полусердясь. – Но вы не подумали о том, что говорите. Вы забываете, что добровольно последовали за мной, ответили на имя Джеммы и на вас условленный знак, следовательно, тут не может быть никакой ошибки. Итак, моя красавица, брось ты эти шутки и будем ужинать.
Он подошел к молодой женщине и стал снимать перчатки с ее рук.
– Будьте великодушны, – умоляла Руфь, стараясь освободиться, – не удерживайте меня. Клянусь вам, что я не сеньора Торелли и что я приняла вас за другого.
– В таком случае, сударыня, я был бы дурак, если бы не воспользовался счастьем, которое мне посылает случай! – возразил любезно Рауль. – Я уверен, что вы красивее Джеммы Торелли. А я настолько скромен, что готов любить вас, не зная, кто вы. Но пока мы не поужинаем, дверь эта не откроется.
– Вы безжалостны! – прошептала глухим голосом Руфь. – Но делать нечего, если вы обещаете мне после ужина не удерживать меня, то я останусь.