Три недели спустя после этого разговора отец Мартин объявил своего неофита достаточно подготовленным и на следующее воскресенье назначил крещение. Самуил снова заявил ему о желании открыть ему свою душу до совершения церемонии и просил его назначить день для тайной беседы.
– Сегодня же я могу быть у вас, дитя мое, и будьте уверены, что, какие бы сердечные раны вы ни открыли, тайна их умрет со мной.
Вечером Самуил пошел в комнаты, некогда предназначенные для Валерии и чудесным образом уцелевшие от пожара. Следы разрушения давно исчезли, дом, снова отстроенный и заново отделанный, принял свой обычный вид, только распределение комнат подверглось окончательному изменению. Контора и все отделения банка занимали прежнюю квартиру Самуила, а сам он поместился в первом этаже, и кабинет снова занял свое место около таинственных комнат, постоянно, впрочем, закрытых; видимо, избегая воспоминаний, он не входил в них уже более года. Но в этот день ему казалось, что единственным возможным местом для его тяжелого признания были комнаты, предназначенные когда-то той, которая разбила его судьбу.
В будуаре, обитом голубым бархатом с серебром, на мольберте завернутый в занавес во всю высоту стоял портрет. Самуил зажег свечи двух канделябров, стоявших на камине, передвинул мольберт к свету и открыл портрет. Валерия, как живая, предстала его глазам, такая, какой он видел ее в ту незабываемую минуту: в белом воздушном платье, с пучком цветов на коленях, с васильками в пепельных волосах, радостно ему улыбающаяся.
Глубокий вздох вырвался из его груди.
– И ты тоже теперь не такая, какой была прежде, – прошептал он. – Где то выражение простодушного доверия и спокойной чистоты, которое отражалось в твоих синих глазах? Жизнь и страсти стерли его. Но какое преступление могла ты совершить, если муж тебя бросил? Ужели ты изменила Раулю так же, как прежде отказалась от меня и забыла? Какая гроза пронеслась над твоей головкой? Что сделало из тебя ту тень прежней Валерии, которую я вчера встретил?
Накануне экипаж его встретился с коляской, в которой он увидел Валерию до того изменившуюся, что он положительно не верил своим глазам. Глубокая печаль туманила ее лицо, глаза смотрели мрачно и сурово, горькая складка легла вокруг ее рта, который, бывало, так весело улыбался. Она тоже узнала его, но тотчас же враждебно отвернулась и закрылась зонтиком. Лицо Самуила вспыхнуло при воспоминании об этом проявлении враждебного чувства. Он порывисто задернул занавес, повернулся и, взяв один канделябр, отнес его в свою прежнюю спальню. Там он поставил его на стол, придвинул два кресла и, сняв с алькова распятие из слоновой кости, положил его на Евангелие. Едва окончил он эти приготовления, как легкий стук в дверь возвестил о приходе священника.
– Какой кокетливый уголок устроили вы себе, мой милый друг. Это гнездышко хорошенькой женщины! – сказал тот улыбаясь.
– Эти комнаты предназначались не для меня, а для моей бывшей невесты, теперь княгини Валерии Орохай, – ответил Самуил, пододвигая кресло своему посетителю. – Движимый своей безумной и неизлечимой любовью, я храню воспоминание о мимолетной любви. Здесь, где я надеялся жить счастливо с женщиной, которая, так сказать, толкнула меня на путь зла, я хочу, отец Мартин, открыть вам свою душу. Перед этим символом Искупления, веру которого принимаю, – он положил руку на крест, – я надеюсь на Его милосердие и прощение, хочу исповедовать свои грехи.
– Говорите, сын мой, – сказал священник, осеняя себя крестным знамением. – Милосердие Божье бесконечно, и нет такого преступления, которого не искупило бы раскаяние.
Самуил облокотился и с минуту сидел, закрыв лицо руками. Победив эту минуту слабости, он поднял голову и тихим голосом, ничего не пропуская, описал духовнику свою жизнь: историю своей любви к Валерии, муки ревности, которые он вынес до и после замужества, собственное свое супружество, а затем рассказал, как Рауль нанес ему незаслуженно оскорбление на балу барона Кирхберга, чем поднял в его душе бешеную и дикую жажду мщения. После того Самуил признался, какой дьявольский замысел внушила ему одновременная беременность обеих молодых женщин, как он подменил детей с твердым намерением воспитать сына князя как настоящего еврея-ростовщика и сделать из него «отверженного», наделенного всеми теми недостатками, которые незаслуженно приписывали ему самому. Нисколько и ни в чем себя не оправдывая, он рассказал, как Руфь сделалась любовницей Рауля, как, несмотря на положение виновной, он безжалостно приговорил ее к смерти, и как Руфь вызвала пожар, чтобы прикрыть им свое бегство и кражу бриллиантов.
Все более и более волнуясь этими воспоминаниями, он описал свою несчастную жизнь и ее пустоту, так как самый план мщения был разрушен той страшной любовью, которую он почувствовал к украденному ребенку, свое намерение самоубийством избежать ответственности перед людьми и некоторое утешение, которое находил в убеждении, что за пределами земной жизни нет ничего.
– И в то время, – заключил банкир, – когда я был убежден, что человек не что иное, как материя, голос моего умершего отца доказал мне существование жизни за гробом. И вот, отец Мартин, чтобы загладить хотя бы часть этого зла, которое совершил, я делаюсь христианином, возвращаю похищенному ребенку его родителей и сам не буду разделен с моим сыном различным вероисповеданием. Примет ли Бог мое раскаяние и в решительный момент дарует ли мне силу победить искушение посягнуть на свою жизнь? Это покажет будущее!..
Он замолчал и поник головой.
С ужасом, изумлением и участием выслушал священник длинный рассказ банкира.
– Ужасные бездны раскрывают разнузданные страсти в душе человека, вы это испытали, сын мой. В ослеплении вашем вы пожертвовали жажде мщения невинное создание, которому дали жизнь. Какая будущность ожидала несчастного ребенка, если бы тайну обнаружили, а вы привели в исполнение ваше злостное намерение и сделали бы его вдвойне сиротой? Нет-нет, не хочу и думать, что вы усугубите тяжесть вашего преступления. Оно уже дало весьма печальные плоды и заставило бедную Валерию жестоко поплатиться за измену вам. Да, сын мой, я должен вам сказать, что давно затаенная ревность бушевала в сердце князя, случай заставил его заметить удивительное сходство между вами и тем, кого он считал своим ребенком, но в котором нет ни одной черты его мнимых родителей. Тогда он заподозрил Валерию в измене и, к завершению несчастья, нашел в медальоне, который всегда носила молодая княгиня, ваш портрет, спрятанный под его портретом. После этого видного доказательства князь заявил старому графу и Рудольфу, что жена ему изменила и покрыла его именем прелюбодеяние. Он покинул ее. Лишь просьба умершей матери удержала его от скандального процесса. Родные княгини до сих пор считают ее виновной, и я сам не мог додуматься до настоящего решения загадки.
Самуил вскочил с кресла бледный и потрясенный.
– О, несчастная! Помимо своей воли я мстил тебе, и так жестоко! – воскликнул он, обхватив руками голову. – Мое преступление наложило пятно на честь женщины? Нет, этого я не желал!..
– Пусть это, сын мой, докажет вам еще раз, как бессильна и слепа воля человека. Преклонитесь перед неисповедимыми судьбами Господа, который иногда допускает преступление для того, чтобы оно послужило испытанием и направлением Его чад. Взгляните, как рука Господня употребила ваши собственные страсти на то, чтобы привлечь вас к познанию Бога, а следовательно, к нравственному совершенствованию. Покаяние привело вас к христианской вере и спасло вашу душу от бездны безверия. Безумную гордость Рауля, которая внушила ему считать себя выше других по праву происхождения, Бог наказал, толкнув его на преступление – связь с женой человека, которого он несправедливо оскорбил, а Валерия, не имеющая смелости сдержать слово, данное избраннику своего сердца, терпит поругание, хотя и несправедливое, своей чести.