– Я крепко зажмурюсь и не буду подсматривать, – сказал Бридон. Ох уж эти мужчины, ничего не соображают!
– Нет, мы сделаем, как я сказала. У кого-нибудь есть чистый платок? Большое спасибо, мистер Лейланд… Вот так, замечательно… Теперь открой рот, но не очень широко, а то поперхнешься… Ну, что это было?
– По-моему, сидр.
– На самом деле уксус, разбавленный водой.
– Это уже нечестно. – Майлз сорвал повязку. – Пропади все пропадом, не хочу я выдрючиваться. Я человек семейный, в конце-то концов.
– Тогда пусть попробует мистер Бринкман. Вы ведь не станете возражать, мистер Бринкман?
Подозреваю, что Анджела одарила его кокетливым взглядом, во всяком случае, секретарь капитулировал. Когда ему завязали глаза, он машинально положил сигарету на край своей тарелки. Анджела ловко уронила ложку и отправила мистера Поултни искать ее на полу, а сама быстро взяла бринкмановскую сигарету и прочла на ней – «Галлиполи».
На сей раз Бридон совершил вечернюю прогулку в обществе Лейланда. События, чудилось Майлзу, надвигались на него словно ночной кошмар. Он обязался доказать версию самоубийства, а добиться успеха, по сути, мог лишь при условии, что Лейланд не обнаружит подходящего кандидата на роль убийцы. Но теперь убийц, похоже, было хоть отбавляй. Разве что Макбета недостает.
– Ну, по крайней мере, хоть что-то проясняется, – сказал Бридон. – Какую бы роль Бринкман ни играл в этом деле, он определенно проявляет к нему нездоровый интерес, иначе бы не болтался где не надо. Можно припереть его к стенке, и пусть выкладывает все как на духу. Я полагаю, ты не станешь возражать, ведь подозрения в убийстве к нему не относятся?
– Да нет, – отозвался Лейланд, – мы все же поступим по-другому. Полиция, я имею в виду. Не спорю, в данный момент на подозрении у меня не Бринкман, но пока это лишь версия, и она может оказаться ложной. Вот когда я полностью докажу ее справедливость, тогда только Бринкман будет снова чист, как стеклышко.
– Но где, черт возьми, мотив? Ручаюсь, у Симмонса был резонный мотив разделаться с дядюшкой. Он имел основания думать, что дядюшкина смерть обеспечит ему ровнехонько полмиллиона. С дядей он поцапался и считал, что тот плохо с ним обошелся. И вообще, Моттрам, по его разумению, был сущий кровопийца и симпатий не вызывал. А приезд Моттрама в Чилторп предоставил Симмонсу прекрасную возможность с ним расправиться. Все сошлось как по заказу – и время удачное, и место, и ненавистная особа тут как тут. Ну а Бринкман, насколько можно судить, от смерти Моттрама ничего не выгадал, только потерял хорошую работу и должен теперь искать новую, притом что покойный наниматель рекомендациями его не снабдил. Лично я уверен, что Бринкман знал об изменении завещания и, уж во всяком случае, ему было известно о моттрамовских неурядицах со здоровьем. По-твоему, реально предположить, чтобы наш секретарь – даже если бы Симмонс обещал ему половину всех денег – согласился стать соучастником преступления, которое на поверку могло оказаться совершенно ненужным?
– Ты чересчур увлекся предположениями. У нас нет пока точных данных о том, что Бринкман не имеет здесь материального интереса. Пойми, это, конечно, притянуто за волосы, но не исключено. Все твердят, что у Моттрама не было семьи, а с чьих слов? Да с его же собственных! Где он подцепил Бринкмана? Никто знать не знает. Зачем ему понадобился секретарь? Ходили слухи, что он якобы пишет историю Пулфорда, но написанного никто не видал. Почему же Моттрам принимает такое участие в судьбе Бринкмана? Не скажу, что вероятно, однако возможно, что Бринкман – сын Моттрама от некоего тайного брака. Если дело обстоит так и если Бринкман не знал о дополнении к завещанию, то он сам и есть тот ближайший родственник, который вступит во владение этими пятьюстами тысячами. В такой ситуации умный человек – а Бринкман умен, – возможно, сочтет за благо убрать Моттрама с дороги, притом чужими руками. Он опасается, что Моттрам доживет до шестидесяти пяти лет и пользы от страховки не будет. Или боится, что Моттрам вздумает составить новое завещание. И что же он предпринимает? А вот что: идет к Симмонсу и объясняет ему, что он, как ближайший родственник, только выиграет, покончив с Моттрамом. Симмонс, ни о чем не подозревая, так и делает, а Бринкман тут как тут, только и ждет своего часа, чтобы потребовать эти полмиллиона себе, на основании материнского свидетельства о браке!
– Ты, брат, тоже перемудрил. Так не бывает.
– Еще как бывает! Причем иной раз на карте стояли куда меньшие суммы, чем полмиллиона. Нет, я не намерен сбрасывать Бринкмана со счетов, а потому не намерен посвящать его в свои замыслы. Но то, что он занимается подслушиванием, позволяет нам провернуть одно важное дельце, и мы этого шанса не упустим.
– Я что-то не очень понимаю…
– Это потому, что ты не профессионал и не знаешь, как работает полиция. Посторонняя публика не в курсе, а мы о своих секретах почем зря не трезвоним. Но, между прочим, половину или по меньшей мере треть крупных дел удается раскрыть исключительно хитростью, мы «заводим» подозреваемого, с тем чтобы он, переполошившись, выдал себя. Конечно, обман есть обман, и приятного тут мало, так что приходится задействовать не слишком щепетильную агентуру. И сейчас нам тоже представился удобный случай перехитрить нашего знакомца и добиться, чтобы он себя разоблачил.
– Каким же образом?
– Мы с тобой еще разок встретимся на мельнице. И договоримся о встрече при всех, в открытую, тогда у нас будет полная уверенность, что Бринкман потащится следом и станет подслушивать. Убедившись, что он точно расположился там и навострил уши, мы его одурачим. Он подслушает кое-что, специально для него предназначенное, хотя будет считать, что адресат кто угодно, только не он.
– A-а, понятно… липовый разговор. Вообще-то актер из меня не бог весть какой. Куда бы лучше сыграла Анджела.
– Здесь играть не надо. Просто сиди себе и, как обычно, с пеной у рта доказывай, что это самоубийство, вот и все. Липовую часть я возьму на себя, да и врать-то особенно не придется. Я повторю то, что говорил тебе вчера про Симмонса. Это более-менее соответствует истине, я действительно подозреваю галантерейщика, хотя лучше бы он на допросе вел себя менее простодушно и спокойно. Затем я скажу, что подозреваю и Бринкмана – про сигарету и прочее, конечно же, умолчу, но какую-нибудь причину для подозрений назову. Симмонс, скажу, несомненно, убийца, но у меня есть основания думать, что Бринкман знает об этой истории больше, чем говорит. И я, дескать, установлю за ним наблюдение и запрошу ордер на его арест. А потом добавлю, что, если он ни в чем не виноват, лучше пойти и честно обо всем рассказать. Ну и так далее. После этого нам останется только ждать, как он поступит.
– По-моему, смотается.
– И пускай. Он, ясное дело, уже под наблюдением. И если впрямь ударится в бега, у меня будет веский повод взять его под стражу.
– А еще что он может сделать?
– Ну, если большой вины за ним нет, может во всем признаться.