– На мой взгляд, ты объяснил не все, – сказал Бридон. – Я имею в виду бринкмановские поступки после убийства. Да-да, ты действительно объяснил не все, отчасти потому, что ты всего и не знаешь. Но в целом твоя версия чрезвычайно остроумна, и очень бы хотелось, чтобы так оно и было на самом деле. Ведь это означало бы, что впервые в жизни мы столкнулись с по-настоящему умным преступником. Однако есть тут, понимаешь, небольшой нюанс, который перечеркивает всю твою версию. Ты не объяснил, почему Моттрам оставил отпечатки пальцев, открывая вентиль, и не оставил их, закрывая его.
– А ведь верно, нюанс загадочный. И все же вполне можно помыслить обстоятельства…
– Помыслить, конечно, можно, только нельзя подгонять их под факты. Если б вентиль был рядом с моттрамовской кроватью и под рукой случилась спичка, он мог бы закрутить ею газ; я знавал лентяев, которые так поступали. Но для этого газ был не настолько близко. Или, к примеру, если б Моттрам лег спать в перчатках, он мог бы закрыть вентиль и не оставить следов, но перчаток он не надевал. К тому же вентиль тугой, с трудом поворачивается в обе стороны, значит, если его закручивали голой рукой, непременно должны были остаться следы. А их нет, стало быть, голой рукой вентиль не закручивали. Выходит, ни Моттрам его не закрывал, ни служащие гостиницы, которым это положено по штату. Его закрыл человек, преследовавший некую тайную цель.
– Иными словами, преступную?
– Я этого не говорил. Я сказал: тайную. Твоя версия, Лейланд, этого не объясняет; а раз она этого не объясняет – хотя ты, безусловно, поведал нам чрезвычайно любопытную историю, – выкладывать сорок фунтов, по-моему, не за что… Э-ге-ге! Кто это к нам пожаловал?
К гостинице подъехало такси из чилторпского гаража и высадило пассажиров, определенно прибывших утренним поездом из Пулфорда. Общество в столовой оставалось в неведении недолго: дверь отворилась, и вошел епископ Пулфордский, а за ним – Эймс. Вид у епископа был слегка виноватый и словно бы говорящий: «Прошу вас, ради бога, не вставайте!»
– Доброе утро, мистер Бридон. Извините великодушно за вторжение, господа, я помешал вам завтракать. Но мистер Эймс рассказал мне о вчерашних ваших треволнениях, и я подумал, что нынче утром вы тут совсем замучитесь от догадок. А потому решил, что пора сообщить вам все, что мне известно, ведь мистер Бринкман уехал так поспешно.
Бридон коротко обрисовал сложившуюся ситуацию, а под конец спросил:
– Значит, вам все же что-то известно?
– О, вы, наверное, думаете, что я обманул вас тогда, мистер Бридон. Но документ, о котором я говорю, попал мне в руки только вчера ночью. Однако он чрезвычайно важен, ибо доказывает, что бедняга Моттрам покончил жизнь самоубийством.
– Быстрая корректировка мысленной перспективы – неоценимое упражнение, – сказал мистер Поултни, – особенно в моем возрасте. Но, признаюсь, кое-что изрядно мешает этому процессу. Выходит, что же, мистер Бринкман никакой не убийца, а совершенно невинный человек, который просто любит по ночам кататься на автомобиле? Я не сомневаюсь, все это имеет вполне удовлетворительное объяснение, но мне кажется, кто-то здесь играл нечестно.
– По-видимому, мистер Эймс, – сказал епископ. – Должен признаться от его имени, что он кое-что утаил, и безоговорочно взять на себя вину за его поступок – если здесь есть вина. Не думаю, однако, что преждевременное раскрытие тайны помогло бы правосудию, впрочем, я и не замедлил представить вам эти бумаги.
– Вы имеете в виду письмо на имя епископа Пулфордского, оставленное в каньоне? – уточнил Бридон. – Письмо с признанием в самоубийстве?
– Господи, мистер Бридон, похоже, вы знаете об этом не меньше меня! Ну что ж, вкратце история такова. Вчера вечером мистер Эймс сказал вам, мистер Лейланд, что прошел за Бринкманом по всему каньону и что в конце концов Бринкман уехал на такси. Но он умолчал о том, что посреди каньона, возле каменного уступа, Бринкман несколько раз подпрыгнул – то ли пытался что-то туда положить, то ли, наоборот, взять. Так вот это что-то, несомненно, и есть документ, который я держу в руках. Мистер Эймс достал его, когда Бринкман пошел дальше, и, увидев, кому он адресован, да еще с пометкой «Лично, в собственные руки», счел за благо без вашего ведома отвезти его мне. Как я понимаю, он и вам, мистер Бридон, ничего не говорил.
– Совершенно верно, – кивнул Эймс.
– Отлично, мистер Эймс! – воскликнула Анджела. – Вы не представляете себе, как мы замучились с Майлзом! Он воображает, будто нашел разгадку, а нам не говорит – ну разве не гадко с его стороны? Нет, я ужасно рада, что вы сумели хоть что-то от него утаить.
– Не совсем! – запротестовал Бридон. – Взгляните сюда, мистер Эймс. – С этими словами он показал Эймсу, а затем и остальным документ, который и впрямь сводил на нет все Эймсовы предосторожности. Собственно, это был просто клочок бумаги, исчерканный карандашными каракулями – сразу видно, автор ехал в автомобиле со скверными рессорами на скорости тридцать пять миль в час, да еще по ухабам. Записка была весьма лаконичная: «Пусть Эймс покажет вам то, что нашел в каньоне. Я думал, что это вы. Ф. Бринкман».
– Вот как! – сказал епископ. – По всей видимости, у Бринкмана были некоторые сомнения относительно судьбы документа, попавшего в руки служителей католической церкви. Бедняга, он всегда был непримирим. Но как бы там ни было, мы здесь, мистер Бридон, и все вам рассказали, как примерные мальчики. Я приехал специально, чтобы передать вам этот документ. Однако, по-моему, мистер Эймс правильно рассудил, что конверт с такой пометкой необходимо вручить мне лично, не упоминая о его существовании третьим лицам.
– Что до меня, – вставил Лейланд, – я одобряю его действия. Я не верю во все эти посмертные откровения и предпочитаю уважать секреты покойников. Но если не ошибаюсь, ваше преосвященство тем не менее готовы познакомить нас с содержанием письма?
– Безусловно. Мне кажется, свои последние распоряжения бедняга Моттрам сделал просто из пиетета перед моими взглядами на сей счет. И я не боюсь предать их огласке. Прочитать вслух?
Все согласно кивнули, и епископ, вынув из конверта письмо, приготовился читать.
– Предварительно должен заверить вас, – сказал он, – что я хорошо знаю почерк Моттрама и нисколько не сомневаюсь в подлинности документа. Я совершенно уверен, что это не фальшивка. Позднее вы поймете, отчего я говорю об этом. Итак, слушайте.
Ваше преосвященство!
Помня наш разговор в прошлый четверг, ваше преосвященство наверняка не забыли, что в тот раз защищал право человека в определенных обстоятельствах покончить жизнь самоубийством, к примеру, когда его жизни грозит неизлечимая и мучительная болезнь. Я, правда, помянул про это вскользь, хотел только пояснить свой следующий довод, а именно: цель оправдывает средства, даже когда эти средства негодные; главное – была бы цель благая. Ваше-то преосвященство держится противоположного мнения: мол, означенная цель не оправдывает означенные средства. Но я все ж таки уверен, что в случае вроде нынешнего ваше преосвященство, скорее всего, примет мою сторону, потому как я действую из лучших побуждений, а вы сами, ваше преосвященство, много раз говорили, что больше этого человеку в сомнительных обстоятельствах никак не сделать.