– Сейчас у него вроде девушка из валькирий появилась, – слегка улыбнулся Шульгин. – К свадьбе дело идёт, я слышал.
– Хочешь, поспорим, она к нему поедет, а не он в Гвардию Олега… – будто обычный «третий из компании», поддержал тему Замок.
– Видно будет, – отмахнулся Шульгин. – Лучше бы кончал волам хвосты крутить. Что тебе опять надо, всемогущий ты наш? – повернулся он в сторону тех драпировок, за которыми, как ему казалось, прятался динамик, вещавший голосом Замка. – То Антон твой возвышенными идеями головы морочил, сейчас ты скоро час к снаряду подходишь, никак не разродишься. Ну?
– Вот этого и хочу, о чём сказал. Чтобы вспомнили, какими были тридцать лет назад.
– Так. Вспомнили. Дальше…
– Помните, вопросы у вас возникали, как можно левашовскую СПВ «на всю катушку» использовать?
– Помним, – опять вместо Шульгина ответил Новиков. – Хохмили в основном, чтобы крыша с места не сдвинулась от осознания грандиозности случившегося. Блок американских сигарет с оптового склада утащили, а не из спецбуфета, чтоб продавщице за «злоупотребление» голову не открутили. Тогда вообще с посягающими на пайку «власть имущих» не церемонились.
– Такие жалостливые были? – с оттенком иронии спросил Замок. – Тогда чего завскладом не пожалели?
– У того другие возможности. Усушка-утруска, путаница в накладных, недовложения в пункте отправления. Отмажется… – ответил Новиков. – Вернее, «отмазался», скорее всего.
Шульгин встал, подошёл к дверце «синтезатора», потыкал пальцами в кнопки, вернулся с двумя высокими бокалами чего-то зелёного и пузырящегося. Поставил на столик. Сделал глоток, задумчиво почмокал губами.
– Ты читать умеешь? – спросил он, явно обращаясь к Замку, поскольку на Андрея в этот момент не смотрел.
– На каком языке? – Замок, похоже, был удивлён бессмысленностью вопроса.
– На русском, на английском. Неважно. Был такой писатель… – Сашка пощёлкал пальцами, пытаясь вспомнить. – Ну, рассказ назывался «Я – это другое дело». У нас напечатан в конце шестидесятых, в красненьком томе «БСФ»… [38] Вспомнишь?
– Не проблема. Том десятый. Автор – Фредерик Пол. Ты эти слова имеешь в виду? – Замок подтвердил свои актёрские способности. Будто великий Качалов или ведущий многих радиопередач «для детей и юношества» Борис Толмазов, он прочитал с выражением и с нужными интонациями: – «Кто может поручиться за человека, который вдруг почувствует себя богом? Предположите, что какой-нибудь человек стал единственным обладателем секрета, дающего ему возможность проникать сквозь любые стены, в любое закрытое помещение, в любой банковский сейф. Предположите, что этому человеку не страшно никакое оружие. Говорят, что власть разлагает. Что абсолютная власть разлагает абсолютно. Можно ли себе представить более абсолютную власть, чем та, которой обладал Коннот? Человек, который, не боясь наказания, мог делать всё, что ему взбредёт на ум? Ларри был моим другом, но я убил его совершенно хладнокровно, понимая, что человека, владеющего тайной, которая может сделать его властелином мира, нельзя оставлять в живых.
Я – это другое дело».
– Молодец, – похвалил Сашка. – Раз сразу нашёл цитату, значит, понял? Нас сначала было трое, сейчас – несколько десятков. И никто друг друга не убил. И никто не захотел стать властелином мира, хоть персональным, хоть коллективным. Имей в виду, мы ведь не только это читали. Много другого тоже. И «за», и «против». Выбор, как видишь, сделали…
– Потому я и решил иметь с вами дело. С самого начала. С Воронцовым познакомился, проверил, кто он такой и чем живёт. Направил его к вам. Тоже неплохо получилось. Лариса, при всем её своеобразии и первоначально острой к вам неприязни, в первый же вечер с вами совпала. Наталья, наполовину придуманная Дмитрием, наполовину мною… Даже – Сильвия без особых душевных терзаний перешла на вашу сторону. А дальше уж вы сами систему выстраивали. Братство…
– Люди одной серии, – грустно усмехнулся Новиков. – Значит, всё правильно. Только смысла как-то маловато. Сами поразвлекались, да и то сомнительно, а человечеству с этого что? Спасали мы его? А может, без нас и спасать бы нужды не было…
– Глупость говоришь, – строго перебил Замок. – Люди на фронтах умирали, вообще не зная, чем через три года час или день, выигранный на безымянной высоте, обернётся…
– Возвышенно, – сказал Шульгин, опять закуривая, словно Штирлиц, для стимуляции специфического воображения. – Неужто сам так мыслишь или подобный психологический заход в набор стандартных программ входит?
– Мы эту тему, кажется, с самого начала обсуждали, – без обиды ответил Замок. – Впрочем, если ты всё же вернулся туда, то всё правильно…
Новиков, услышав эти слова, вдруг с удивлением ощутил, что на самом деле поменялся. Вот прямо только что. Ощущения стали ярче, впечатления от окружающего – непосредственнее, а воспоминания подёрнулись сепией времени, как фотографии на старинной бумаге «Бромпортрет». Механическое это вмешательство в его нервно-психическую деятельность или нечто вроде нейро-лингвистического программирования? «Вы бодры и веселы. Вы полны сил. Все ваши проблемы ничего не значат. Вы радостны, вы счастливы, вы здоровы!»
Не так грубо, конечно, но методика схожая.
Или всё же как с Натальей? Сначала Замок внутри себя её смоделировал, Воронцову предъявил для проверки степени соответствия, а потом эту идеальную матрицу на реально существующую, очень даже не идеальную женщину наложил. Внешность каким-то образом «подрихтовал», воспоминания подтёр, черты личности какие ослабил, какие усилил. А главное, внушил, что весь смысл её существования – это быть рядом с Воронцовым, верной женой и надёжной подругой на всю жизнь. А остальное, что она получила (Наталья ведь сама заметила, что спать легла самой обычной, перевалившей за всё те же роковые тридцать одинокой женщиной «нелёгкой судьбы», а проснулась доброй красавицей, в этот же день встретившей своего «капитана Грея»), – это как приложение к любви и награда за верность. Верность, тоже слегка придуманную. В настоящей жизни она отнюдь не монашествовала, но в зачёт пошло то, что в её памяти давнишний курсант Фрунзенки остался самым лучшим из всех бывших у неё мужчин.
А сейчас Замок начал манипулировать уже ими?
Впрочем, глупое слово, ставшее вдруг очень модным среди «креаклов». Убедить человека, что правильнее служить и при необходимости голову сложить «за друга своя», чем сдаться в плен и пойти в полицаи, – это манипуляция?
Или манипуляция – это только когда «лоха разводят на бабки»? Но в любом случае очень многие на вид умные люди при любой попытке довести до них информацию, расходящуюся с общепринятой в их кругах, начинают тут же кричать о «манипуляциях». На самом деле речь идёт совсем о другом.