Лютенс вежливо усмехнулся, не совсем уловив, в чём именно юмор «анекдота».
– Так вы не бойтесь, звоните. И вообще ничего не бойтесь. Пока вы с нами. Наверняка ведь подумали, что будущая речь президента – прямой путь к «ночи длинных ножей» [91] или сталинскому «Большому террору». А потом и вас ликвидируют, как слишком много знающего. Будьте спокойны. Какие-то репрессии наверняка будут, но это ваше внутреннее дело. В любом случае тысяча-другая вовремя устранённых «оппозиционеров» не в пример предпочтительнее бесконечной «холодной» или, упаси бог, «горячей» войны. А за себя не опасайтесь. Именно потому, что мы почти всемогущи, нам нет необходимости быть излишне подозрительными. Ваши грядущие перспективы в американском истеблишменте ограничиваются только вашими амбициями. Ну и умственными способностями, естественно. С этим у вас пока всё в порядке, насколько я успел заметить. Одним словом – за работу, товарищ!
Шульгин сделал жест, будто собирается где-то за пределами экрана отключиться от связи, но остановил руку на полпути.
– Вот чёрт, совсем забыл! Старость, наверное, подступает. Сейчас вам перекину список поручений для беззаветно перешедшего на нашу сторону генерала Паттерсона и вице-президента. А чтобы не тревожить по каждому несущественному поводу главу государства и Верховного главнокомандующего – дам вам пароль. Услышав его, Келли исполнит ЛЮБОЕ ваше распоряжение, хоть головой вниз с крыши бросится, и передаст соответствующие поручения всем, от него зависящим. Так что вы этим «словом» [92] не злоупотребляйте. Сегодня скажете «вице», что список мероприятий, обозначенных в предписании, надлежит начать исполнять немедленно и со скоростью, что была принята в Рейхсвере и Вермахте [93] , традиции армии США пусть забудет. Все перекрестные согласования и утверждения отменяются. Я доходчиво выразился?
…Сашка стоял у окна, выходящего во дворы между Столешниковым переулком и Петровкой. Снаружи снова моросило. Мелкий дождь пополам с крупным туманом шуршал по крышам флигелей, застилал перспективу. Уже через сотню метров очертания соседних домов и нескольких старинных, дореволюционных ещё, наверное, лип терялись в сероватой мгле. По-своему уютно и наводит на романтические мысли. Как раз в такой же примерно денёк они с Андреем стояли на перекрёстке тогда ещё проспекта Маркса и улицы Горького, подняв воротники одинаковых, жутко модных тогда светло-зелёных плащей с погончиками и кокеткой. Курили в кулак то ли «Шипку», то ли «Солнце» и присматривались к пробегающим мимо девицам в рассуждении с кем-то познакомиться. Если мелькнёт что-то заслуживающее…
– Хорошо ты с ним поговорил, – сказал Новиков, вставая с кресла и потягиваясь. – Спина что-то затекла, давно серьёзно спортом не занимался…
Подошёл к окну, стал рядом.
– Погодка – в самый раз. Может, до «Националя» прогуляемся? Кофейку в том самом эркере попьём…
Снова он совершенно точно попал в кильватер Сашкиной мысли, что было не так и сложно. Мимика Шульгина для Андрея – открытая книга. О чём может подумать человек, задумчиво глядящий на характерный метеоролого-топографический ландшафт по ту сторону заплаканного стекла, да ещё позволивший себе слишком явно взгрустнуть. Не вопрос для хорошо знающего его друга, тем более – давно и успешно практикующего психолога. Где-то даже – «пара»…
– Можно и прогуляться. Давненько мы там не были. Не разочароваться бы только…
– Да нет, говорят, сейчас всё на высочайшем уровне, и сервис, и прочее…
– Я не об этом, – сделал Шульгин рукой отстраняющий жест. – Не видал я сервисов. Если б они ту атмосферу сохранили. А как думаешь, – резко сменил он тему, – амеры, те самые, простые и простодушные, наживку проглотят?
– Считаю, что да. Чем они лучше веймарских немцев или наших дураков в девяносто первом? Хохлы вон говорят – «Хай гирше, та инше», а здесь ведь им и «инше» и «слаже» пообещают. Ладно, пошли. Вернёмся, понаблюдаем за реакцией олигархических масс «колыбели демократии» на текущие события…
В лучших традициях конспирологических романов и фильмов на площадке перед пентхаусом, просторно расположившимся на крыше шестидесятиэтажного небоскрёба, под вечер встретились шесть человек. Каждого из них при всех внешних различиях никто не спутал бы с представителями третьего сословия (оно же – пресловутый «средний», а также «креативный» класс), хотя последние три десятка лет даже миллиардеры, за исключением самых экстравагантных, старались быть как все, иногда доходя до абсурда вроде Билла Гейтса, знаменитого, а также пресловутого.
Господа, рассевшиеся в ротанговых креслах на осторожном отдалении от балюстрады, отделяющей лужайку перед коттеджем от пропасти, густо заставленной то бетонными, то стеклянными зданиями пониже, дружно извлекли из карманов пеналы с сигарами. «Здоровым образом жизни» они явно не озабочивались. К тому же сигара с точки зрения медицины почти безвредна для сердца и лёгких, зато весьма полезна для центральной нервной системы. А возможно, и для вегетативной тоже. И ещё сигара говорит о своём курильщике, о его статусе и психологическом портрете ничуть не меньше, чем марка часов или расцветка и материал галстука. Как говорил Оскар Уайльд: «Если дорогой костюм – это символ статуса, то стильный галстук – символ успеха».
– Ну и как мы на всё происходящее должны реагировать? – спросил после всех обменов приветствиями и непременных на англосаксонском «парти» фраз Латимер Нортон, газетно-журнально-телевизионный магнат, значительно опередивший по числу подконтрольных ему фирм и корпораций знаменитого Хёрста [94] , хотя и уступавший уже упоминавшемуся Тафту Хартли.
– Что вы хотите сказать на самом деле, а не обиняками? – тут же отреагировал Джек Бернстайн, номинальный владелец массы хеджинговых, форексных, трастовых и один бог знает каких ещё финансовых компаний и фондов. Фактически он являлся обычным топ-менеджером в руководимой Сарториусом «Системе», но его реальное, без всяких налогов и сборов жалованье, замаскированное под прибыль от бизнеса, превышало полмиллиарда долларов в год. То есть неосведомлёнными людьми он вполне мог считаться полноценным олигархом и самостоятельным игроком.