Изобретатель смерти | Страница: 92

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Нет, все тихо. На некоторое время включился свет, потом горел ночник около часа. Недавно погас совсем. Спать, похоже, легли.

А в квартире Оксанки Галкиной никто спать и не думал. Когда женщина тихо взвизгнула и села на кровати, таращась на ввалившегося в окно человека, Кушнарев зашептал, весь переполненный волнением:

– Тихо, дура! Я это! Борька!

– Борька, дурак! – зажала рот женщина. – Ты чего? Откуда? Чего окна мне ломаешь?

– Соскучился, – жарко дохнул ей в лицо Кушнарев, подбегая к кровати на четвереньках и обнимая плечи Оксаны. – Вырваться не мог никак… весь как камень зачерствел… все хотел тебя!

– Кобель ты, Борька. – Оксана попыталась вырваться из рук молодого любовника, но Борька тянул ее к себе, хватал влажными губами за щеку, за ушко, что так заводило женщину всегда.

– Кобель, ага! – хрипел Борька от возбуждения и радости, что его баба была в постели одна, без любовника. И он продолжал валить Оксанку на кровать. – Еще какой! Хочешь узнать какой… хочешь, я тебе сейчас такой секс устрою. Ты мамочку будешь звать!

– Какой ты… – чуть было не сдалась женщина, но все же вырвалась из Борькиных рук и спустила ноги с кровати. – Иди в ванную. Грязный весь, псиной пропах… Водки хочешь?

Мысль о водке и горячей воде немного охладила сексуальный пыл Бориса. Шлепнув по попке Оксану, соскочившую с кровати, он поднялся на ноги и двинулся следом, снимая по дороге рубашку. На кухне женщина включила ночник, достала из холодильника початую бутылку водки, тарелочку с колбасной и сырной нарезкой. Все вместе это снова всколыхнуло чувство ревности у Кушнарева, но на этот раз в иной плоскости. Глядя на Оксану в тонкой маечке и такой же ткани шортиках, в которых она спала, на ее пухлые белые ножки, колыхающуюся под маечкой грудь с выделявшимися под тканью сосками, он снова ощутил накатывающее возбуждение. Теперь уже от иной картины. Он представил другого мужчину, ласкающего это нежное тело, он представил Оксану, выгибавшуюся и стонущую под другим, ее жадные губы, купающиеся в чужих губах.

Дожевывая закуску, он прошел в ванную, сбросил грязную одежду на стиральную машинку и залез под струи горячей воды. Возбуждение не отпускало, а только нарастало. В комнате его ждала долгожданная утеха, сладкая плоть. Он торопливо выдавил в руки гель и, шепча ругательства, стал намыливаться. Оксану это страшно возбуждало, когда во время секса он матерился, когда он называл ее сучкой и шлюхой. И сейчас он шептал эти слова для себя, распаляясь и дурея от страсти.

Оксана ждала его, лежа поверх одеяла все в той же спальной пижамке. Она потягивалась и выгибалась как кошка. Борька вышел, замотанный по пояс в полотенце, с мокрыми волосами. Оксана махнула рукой и промурлыкала:

– Сними его… я хочу видеть тебя всего… целиком, мое животное!

И полотенце полетело на пол, а одуревший от длительного воздержания и близости доступного женского тела Борька поспешно пробежал на четвереньках по кровати и свалился на Оксану. Женщина застонала в голос, когда Борькины жадные руки полезли ласкать ее изголодавшееся тело.

В пятом часу Кушнарев опомнился и подскочил на кровати. Задремавшая уставшая Оксана томным голосом спросила только:

– Чего ты? Опять, что ли, хочешь?

– Какое там! Время уже много. Мне по свету нельзя, мне надо сейчас бежать.

Он сорвался с кровати, запутавшись в одеяле и стащив его на пол. В ванной он снова натянул на себя грязное, поморщился и выскочил в прихожую. Оксана стояла уже там, кутаясь в большой платок.

– Все вы, мужики, одинаковые. Справил дело и бежать. Или на бок и храпеть.

– Нельзя мне, дура, – сидя на пуфике и натягивая носки, проворчал Борька. – Мне по свету нельзя.

– Я б тебе постирала завтра… – широко зевнула Оксана.

Борька молча вскочил, чмокнул женщину в щеку и привычно ущипнул за мягкое бедро. Говорить было не о чем, обещать скорую встречу он не мог, да и не уверен он был, что они скоро увидятся. Дальнейшая жизнь и так виделась как в тумане. Ввязался Кушнарев в чужую игру и теперь не знал, как из этой ситуации выбраться.

Сбежав по ступеням вниз, Борька открыл входную дверь и высунул нос на улицу. Ночь стала серой, бледной. Краски и контрастность потерялись, смазались, и вот-вот посветлеет небо. Даже сейчас слышно, что машин стало в этой части города больше. Борька вышел, отпустил дверь, чтобы доводчик на ней не издал стука, и поспешил снова в парк. Он торопился, шепотом матеря себя, что так запоздал. Ему до места добираться не меньше часа, а за это время станет светло, люди… как же он незаметно… Эх, оторвут мне башку сегодня, подумал со злостью Борька. И тут же услышал, как за спиной раздались торопливые шаги.

В пустом предутреннем парке, с напряженными нервами и услышать за спиной шаги – это было для Кушнарева слишком. Он оглянулся, как затравленный зверь, и тут же увидел мужчину высокого роста, в темной одежде, быстро его догонявшего и ловко подныривавшего под низкие ветки молодых осинок. Внутри у Кушнарева все похолодело. Необъяснимый страх заполнил его. Кто, почему? За что? Как-то сразу он понял, что этот человек хочет его убить. Слишком все складывалось в зловещую картинку.

И Борька побежал. Он рванул так, что сразу закололо в боку и перехватило дыхание в горле. Трусливая мыслишка трепетала внутри, что это ухажер Оксанки, который решил с ним разобраться и сейчас навешает по шее, чтобы перестал к ней ходить. Что все просто и очевидно. Но Борька так же трусливо понимал, что ухажер бы заорал на него: «Стой, пришибу, урод! Еще раз к моей бабе сунешься, и я тебя в землю вобью». Но этот бежал молча. И молча нагонял.

И тут впереди и справа сбоку метнулись еще темные тени. У Кушнарева подкосились ноги и остановилось сердце. Все! Конец! Он заметался из стороны в сторону, споткнулся о лавку, снова вскочил на ноги и ошалело прижался спиной к стволу старого каштана. Дышал Борька тяжело, с хрипом и какими-то всхлипываниями. Он готов был кусаться, царапаться, визжать и кидаться чем попало, до такой степени ему было страшно.

И тут случилось удивительное и непонятное для впавшего в ступор мозга Кушнарева. Преследовавший его человек увидел выбегавшего сбоку неизвестного парня и перебросил нож из правой руки в левую. Борька обомлел. Нож! Это же… смерть за ним бежала! В правой руке длинного появился пистолет с толстым набалдашником на стволе. Но парень вдруг резко выбросил вперед ногу, и пистолет отлетел в сторону. Снова мелькнул нож в правой руке убийцы. Лезвие со свистом разрезало воздух, и незнакомый парень отшатнулся назад, едва увернувшись от быстрого удара.

И тут появился второй коренастый. Он блокировал удар ноги киллера, перехватил ее в замок и опрокинул его лицом на землю. Еще миг, и эти двое, кем бы они ни были, прижали страшного длинного, но тот снова умудрился развернуться на земле и ударить коренастого ногой в живот. Рывок, и киллер снова на ногах.

Обезумевший от страха Борька увидел пистолет, валявшийся от него буквально в двух шагах. Тот самый, который выбил из рук убийцы первый нападавший. Борька с вытаращенными блуждающими глазами бросился к оружию. Дело нехитрое, сколько он повидал этих стволов-то! Предохранитель был снят. Кушнарев резко дернул затвор на себя, услышал, как со звоном вылетел патрон из патронника. Значит, в стволе был уже патрон? Плевать, там же полон магазин, наверное. И Борька выставил оружие, держа его двумя руками, навел ствол на длинного.