– Боюсь, но ваши опасения с каждым днем кажутся мне все более обоснованными, – мрачно проговорил детектив. – Мне бы очень хотелось, чтобы вы услышали от меня более обнадеживающий ответ, но я выяснил, в каких местах в Лаймхаусе ваш муж успел побывать в тот день, когда пропал, и у меня нет оснований сомневаться, что он, как и раньше, отправился туда, чтобы встретиться с Кейлебом.
Женевьева прикусила губу, а ее руки, лежащие на коленях, заметно напряглись, однако она не стала его перебивать.
– Я не прекращаю поиски, но мне пока не удалось встретиться с кем-нибудь, кто видел его после этого, – продолжал Уильям.
– Но, мистер Монк, мне нужны доказательства! – Женщина тяжело вздохнула. – Я сердцем чую, что с ним что-то случилось. Я поняла это, когда он не вернулся домой в то время, когда обещал. Я давно этого опасалась, но не могла его переубедить. Вот только властям это покажется недостаточным! – Охваченная отчаянием, она повысила голос, словно ей не удавалось заставить детектива понять смысл ее слов. – Пока у меня не будет доказательств, я останусь просто брошенной женой, которых в Лондоне и так бог знает сколько. – Она горестно покачала головой. – Я не вправе что-либо решать. Я не могу распорядиться имуществом, поскольку, пока Энгус по закону считается живым, оно принадлежит ему, а не мне или детям. Нам нельзя назначить нового управляющего. А мистер Арбатнот, несмотря на все его старания, не настолько посвящен в дела и не обладает необходимым опытом, чтобы взять руководство в свои руки. Мистер Монк, мне необходимо получить доказательства!
Посмотрев ей в лицо, сохранявшее искреннее выражение и носившее на себе печать страданий, Уильям заметил, что она напугана. Выражение обостренного назойливого страха в ее глазах сразу обращало на себя внимание. Может, оно скрывало под собой тоску, предаться которой миссис Стоунфилд не могла позволить себе сейчас, когда ей следовало сделать столько дел, и она к тому же находилась не одна, чтобы рыдать наедине с собой? Или под личиной ее страха скрывались куда менее привлекательные чувства, такие как доводящие до безумия переживания о деньгах, об имуществе, о процветающем деле, которое будет принадлежать ей одной, как только ее признают вдовой?
– Раньше вы говорили о своем намерении продать дело, пока оно приносит доход и пользуется отличной репутацией, – заметил Монк. Сейчас такое решение не имело значения, так как ей бы все равно не удалось этого сделать, однако сыщику захотелось узнать, почему она передумала. – Значит, теперь вы собираетесь нанять управляющего?
– Я не знаю. – Женевьева подалась вперед, так что ее пышные юбки коснулись каминной решетки, едва не закрывая ее целиком, хотя она, похоже, этого не замечала. – Возможно, это будет лучше, чем просто продать дело. Тогда все наши работники останутся на своих местах. Об этом тоже следует подумать. – Ей очень хотелось убедить детектива в собственной правоте. – К тому же у нас останется постоянный источник средств существования… Мне будет что передать по наследству моим сыновьям. Это гораздо лучше денежной суммы, которая может растаять с катастрофической быстротой. Какой-нибудь неверный совет – и всё. И потом, любой из моих сыновей может вырасти упрямым юношей, не желающим прислушиваться к словам старших, которые кажутся ему закосневшими и лишенными воображения… Мне приходилось слышать о подобных случаях.
Наклонившись, сыщик убрал с решетки край ее юбки, чтобы она невзначай не загорелась от уголька или искры.
Его собеседница, казалось, не обратила на это внимания.
– Может, вы заглядываете слишком далеко в будущее? – проговорил Уильям с едва заметным холодком.
– У меня нет другого выбора, мистер Монк. Мне никто не поможет, кроме меня самой. У меня пятеро детей. О них нужно заботиться.
– У вас есть еще лорд Рэйвенсбрук, – напомнил сыщик. – Он располагает средствами и необходимым влиянием и, похоже, более чем желает вам помочь. По-моему, вы напрасно так переживаете, миссис Стоунфилд.
Он терпеть не мог подобных заявлений, однако его стали преследовать подозрения. Возможно, отношения этой дамы с мужем были не настолько идеальными, как утверждала она. Что, если сама Женевьева, а не Энгус, питала привязанность к кому-нибудь еще? Она казалась крайне привлекательной женщиной, причем не только чисто внешне. Весь ее облик говорил о скрытой страстности, и в нем ощущалось что-то вызывающе дерзкое. Уильям заметил, что его влечет к ней и что он смотрит на нее с восхищением, несмотря на то что мысленно детектив продолжал взвешивать известные ему факты, давая им собственную оценку.
– Я уже не раз объясняла вам, мистер Монк, у меня нет желания отказаться от собственной свободы и сделаться зависимой от милости лорда Рэйвенсбрука, – заявила Женевьева, и тон ее голоса сделался низким из-за охвативших ее эмоций, которые ей не удалось скрыть. – Я этого не допущу, мистер Монк, до тех пор, пока у меня останется хоть малейшая возможность этому сопротивляться. Мои опасения растут день ото дня, но я еще не лишилась разума. И верите ли вы этому или нет, но я поступаю так, как хотелось бы моему мужу. Я знала его достаточно хорошо, на тот случай, если вы, может быть, думаете по-другому.
– Я в этом не сомневаюсь, миссис Стоунфилд, – соврал сыщик, хотя и не имел привычки лгать.
Он с трудом понимал, зачем это понадобилось ему сейчас – может, лишь для того, чтобы хоть как-нибудь успокоить свою клиентку. Уильям вряд ли сумел бы заставить себя прикоснуться к ней, и у него даже не возникало подобного желания. Такой способ выражения собственных чувств, похоже, не принадлежал к числу черт его характера. Являлось ли это свойственным ему раньше, Монк просто не мог знать.
– Нет, сомневаетесь, – возразила Женевьева с болезненной улыбкой, как бы давая этим понять, что она обо всем догадывается. – Вы проверили все возможные варианты, кроме того, что он мог погибнуть от руки Кейлеба, потому что это кажется вам менее вероятным. – Откинувшись на спинку стула, она, наконец, заметила, что подол ее юбки лежит на каминной решетке, и почти автоматическим движением подобрала его. – И я, наверное, не имею права упрекать вас за это. Мне чуть ли не каждый день приходится слышать, как какой-нибудь мужчина бросил жену и детей либо ради денег, либо ради другой женщины. Только я хорошо знала Энгуса. Бесчестье для него не только являлось абсолютно неприемлемым, но и вызывало у него страх. Он боялся потерять честь, как кто-нибудь другой боится прикоснуться к больному проказой или чумой. – В голосе женщины теперь не чувствовалось прежней твердости, он дрожал, несмотря на все ее усилия держать себя в руках. – Он был по-настоящему порядочным человеком, мистер Монк, для него зло всегда оставалось отвратительным. Он видел его таким, как есть, и оно не казалось ему привлекательным.
Разум подсказывал Уильяму, что он слышит слова понесшей тяжелую утрату женщины, с сожалением вспоминающей об ушедшем любимом человеке, однако при этом сыщик инстинктивно догадывался, что она говорит правду. Именно таким Энгус всегда выглядел в ее глазах, и хотя он неукоснительно следовал собственным принципам, это иногда огорчало его жену и даже вызывало у нее отчаяние.