Впервые о программе генетического картирования Геннадий Павлович услышал по радио, да и то по чистой случайности. Обычно Калихин радио не слушал, но в этот день у него была назначена встреча, и, чтобы не проспать, Геннадий Павлович с вечера выставил на музыкальном центре режим будильника. Будильник сработал в заданное время, но почему-то вместо компакт-диска, который Калихин накануне вечером аккуратно вставил в дисковод, включилось радио. И надо же было так случиться, что именно в это время, по той самой радиостанции, на которую оказался настроен тюнер музыкального центра, шла передача о международной программе, имеющей, как понял Геннадий Павлович, какое-то отношение к генетическим исследованиям. Захлебываясь от восторга, диктор вещал о том, что в соответствии с президентским указом, только что подписанным, – не иначе как указ вместе с завтраком подали президенту в постель, – к программе наконец-то подключилась Россия. Как и было положено, солидная программа имела название, которое с первого раза и не запомнишь. И дело тут было вовсе не в проблемах с памятью, на которую Геннадий Павлович никогда не жаловался, – спросонья он вообще мало что понял из того, о чем говорил диктор. Ясно было одно – правительство и президент готовы с юношеским энтузиазмом и комсомольским задором идти по пути новых свершений. «Еще бы им не стараться, – усмехнулся сквозь сон Геннадий Павлович, – международная общественность, как всегда, готова ссудить России кругленькую сумму на выполнение программы. Выделить-то она, может быть, и выделит, да только куда пойдут деньги – вопрос из разряда тех, которые в приличном обществе задавать не принято. Не потому, что неправильно будешь понят, а потому, что вразумительного ответа все равно не получишь».
Услышав, как тихо скрипнула осторожно прикрытая дверь, Геннадий Павлович приподнял голову и обернулся. Из умывальни вернулся сын. «Артем Геннадиевич Калихин», – мысленно произнес Геннадий Павлович. Ему нравилось, как звучало имя сына. Кроме того, оно как нельзя лучше соответствовало его внешности – опять-таки по мнению Геннадия Павловича. Артем был высок ростом и широк в плечах. Рисунок лица несколько портил лишь вялый подбородок с мягкой ямочкой, придававший двадцатичетырехлетнему парню вид закомплексованного подростка. Но кто-кто, а уж Геннадий Павлович точно знал, что сын за себя постоять умеет и свое место в жизни непременно найдет. Хотя, быть может, не так скоро, как хотелось бы. На Артеме были синие спортивные штаны, вытянутые на коленках, и белая майка без рукавов. На ногах – пластиковые шлепанцы. Через шею перекинуто полотенце. В темных, коротко остриженных волосах поблескивали капельки воды. На майке когда-то был рисунок – чей-то портрет, – но после многочисленных стирок опознать полустертую личность не представлялось возможным. Прикрыв глаза, Геннадий Павлович попытался вспомнить лицо того, кто был изображен на майке, – он ведь сам когда-то покупал ее сыну, – но ничего не вышло, – перед мысленным взором выплывало все то же серое пятно, что красовалось на груди Артема.
– Горячая вода есть? – спросил без особой надежды Геннадий Павлович.
– Нет, – Артем еще раз провел полотенцем по влажным волосам и кинул его на спинку стула.
Мысль о том, что снова придется умываться холодной водой, заставила Геннадия Павловича зябко поежиться и плотнее закутаться в одеяло.
– Я думал, ты уже ушел, – сказал он, не глядя на сына.
– Успею, – коротко ответил Артем.
Геннадий Павлович хотел было спросить сына, чего это он вдруг сегодня задержался, но вовремя успел подумать о том, что, пожалуй, не стоит этого делать. Артем давно уже был не тем мальчиком, который спешил поделиться с отцом своими успехами или рассказать о возникших проблемах. Почему-то особенно резко отец и сын отдалились друг от друга после того, как остались вдвоем. Казалось бы, наоборот должны были стать ближе, а вышло все не так. Геннадий Павлович до сих пор считал, что в том была значительная доля его вины. За десять лет, что они прожили вдвоем, мог, наверное, постараться понять сына. Но не получилось. Чем старше становился сын, тем более чужим казался он отцу.
Ну, раз сказал «успею», значит, успеет. Не мальчик, поди, должен понимать, что в нынешнее время работу найти не так просто. Даже если это всего лишь работа мойщика окон. Зато в солидном заведении. Люди сутками простаивают у дверей контор по найму, надеясь получить хотя бы временную работу. Что поделаешь – спад производства. Заводы и фабрики закрываются, и тем, кто там работал, приходится искать другой заработок. А те, кто в свое время успел получить приличное образование, сейчас о нем и не вспоминают. Конечно, не все талантливые ученые смотались из страны, когда была такая возможность. Всякое случается в жизни, – вот кто-то и остался. Но если какие научно-исследовательские лаборатории еще и работают, так только на гранты, что получают из-за рубежа. То есть сделал свою работу, отдал результаты дядюшке, заплатившему деньги, и снова сиди жди следующего заказа, которого может и вовсе не быть. А на одном пособии долго не протянешь.
– Чего это ты радио включил? – недовольно буркнул Артем.
– Да я не включал, – Геннадий Павлович как будто извинялся за допущенную оплошность. – Само как-то включилось.
– Снова разводят бузу о генетической чистке, – усмехнулся Артем презрительно.
Судя по тому, как это было сказано, он уже слышал о новой национальной программе.
– Да вроде как о том самом, – не очень уверенно ответил Геннадий Павлович.
Название, предложенное сыном, ему откровенно не понравилось, но как звучало официальное название программы, он вспомнить не мог. По причине того, что резанувшее слух словосочетание «генетическая чистка» было ему незнакомо, Геннадий Павлович чувствовал себя несколько уязвленным, а потому и не стал спрашивать Артема о том, что это означает. Если дело серьезное, он о нем еще услышит. Ну а если нет, так, значит, нечего и голову себе забивать мусором всяким. В конце концов, можно было взять в метро бесплатный выпуск «Нашей России», – уж если рядом с каким делом имя президента оказалось упомянуто, так, значит, в газете о нем непременно напишут. И все же Геннадий Павлович не удержался от осторожного вопроса:
– А что ты об этом думаешь?
Сегодня был четверг, а каждый четверг, если, конечно, не случалось чего-то из ряда вон выходящего, Геннадий Павлович встречался со старыми друзьями, которых знал еще по школе. Традиция этих встреч оставалась неизменной на протяжении вот уже многих лет, а если быть точнее, то без малого четверть века. Четверо друзей играли по мелочи в маджонг, пили кофе или пиво – кому что по душе – и, само собой, между делом разговаривали обо всем на свете. На тот случай, если сегодня зайдет речь о новой национальной программе, Геннадию Павловичу следовало иметь хотя бы самое общее представление о сути предмета, дабы не упустить возможность ввернуть какое-нибудь веское замечание.
– Мура все это, – коротко бросил Артем, натягивая старые залатанные джинсы.