– Почему именно его?
– Потому что он старый. – После недолгой паузы Марина добавила: – К тому же у него серьезные нарушения в геноме – букет врожденных синдромов в рецессивной форме.
– Откуда вам это известно?
Марина ничего не ответила.
Геннадий Павлович не стал повторять вопрос – сейчас ему было не до того. Вдобавок к проблеме переполненного мочевого пузыря он начал чувствовать боль в затекшей спине и неприятное покалывание в коленях и икрах ног, застывших в крайне неудобном положении, которое, того гляди, могло обернуться полным онемением конечностей.
– Ладно…
Пытаясь перераспределить центр тяжести тела, Геннадий Павлович попытался было чуть-чуть сместиться в сторону, но движение тотчас же отозвалось болезненным спазмом внизу живота. Геннадий Павлович поморщился и, в очередной раз порадовавшись тому, что Марина не могла видеть его лица, медленно, очень осторожно вернул тело в исходное положение.
– Ладно, – снова повторил он. – Допустим, Семецкого сегодня заберут… В конце концов, может быть, в доме призрения ему будет лучше, чем в нашем клоповнике…
Тихий, но весьма выразительный смешок Марины Геннадий Павлович предпочел не заметить.
– А как же ваша бабушка? – спросил он. – Ее ведь тоже могут забрать.
– Нет, – коротко ответила Марина.
Геннадий Павлович полагал, что подобное безапелляционное заверение подразумевает некое обоснование, но Марина, по-видимому, считала, что ее ответ в комментариях не нуждается. Подождав какое-то время и не получив никаких разъяснений, Геннадий Павлович задал новый вопрос:
– Ну а мы-то почему прячемся?
Ответа не последовало.
– Марина, – шепотом позвал Геннадий Павлович так, словно опасался, что девушка, чью ладонь он как и прежде чувствовал на колене, могла вдруг таинственным образом исчезнуть, оставив после себя только легкое, похожее на воспоминание тактильное ощущение.
Пальцы Марины едва заметно шевельнулись. А может быть, вздрогнули. Геннадий Павлович осторожно прикрыл ее ладонь своей. Вначале он почувствовал тепло, заполняющее грудь, словно гелий воздушный шарик, готовый вырваться из рук и взлететь. А спустя несколько секунд, напоенных ни с чем не сравнимой восторженной радостью, – такой мощный позыв к мочеиспусканию, что по-настоящему испугался за целостность некоторых своих внутренних органов. Но Марина, похоже, неверно истолковала то, как внезапно напрягся всем телом ее сосед.
– Вы ведь сами все отлично понимаете, Геннадий Павлович, – едва слышно проговорила она с такой болью в голосе, как будто слова эти стоили ей едва ли не десяти лет жизни.
«Да ничего я не понимаю!» – хотел было закричать во весь голос Геннадий Павлович. Но все же ценой неимоверных усилий ему удалось совладать с эмоциями.
– Все, – шелестящим шепотом проговорил Геннадий Павлович. – Я выбираюсь отсюда.
– Нет.
– Да!
Геннадий Павлович оперся ладонью о стену, пытаясь найти опору для того, чтобы приподняться и встать на колени, – иначе из конуры, в которой он сидел, согнувшись в три погибели, было не выбраться. Не произнося ни слова, Марина уперлась ладонями ему в плечи и, навалившись сверху, придавила собственным телом. Возможно, что в иной ситуации, оказавшись в подобном положении, Геннадий Павлович просто сомлел бы от восторга, но сейчас он едва не заорал от боли, когда тысяча раскаленных иголок впились ему в низ живота.
– Марина… – простонал он сквозь зубы.
Мольбы были напрасны – Марина не собиралась выпускать его из своих объятий.
– Поверьте мне, Геннадий Павлович, – горячо зашептала она ему в ухо. – Нам нужно переждать… Обязательно…
– Ч-черт, – ответил на это Геннадий Павлович, пытаясь хотя бы перевернуться на бок.
– Вы же сами все понимаете… Зачем напрасно рисковать… Все ведь можно иначе устроить…
– Да ничего я…
Геннадий Павлович не успел закончить начатую фразу – Марина ладонью плотно зажала ему рот.
– Тихо.
На этот раз голос у нее был такой, что Геннадий Павлович невольно подчинился и замер в скрюченном положении. Хотя и понимал, что, пролежи он так пару минут, и без посторонней помощи ему будет уже не разогнуться. Прислушавшись, Геннадий Павлович услышал, как в комнате щелкнул дверной замок. Тихо скрипнул паркет под ногами вошедшего в комнату человека. Хотя, вполне вероятно, что людей было двое, а то и трое. По-слоновьи всхрапнула спавшая на кровати старуха, после чего в комнате вновь воцарилась тишина.
Очень осторожно, чтобы быть уверенной, в том, что Калихин не собирается поднимать крик, Марина отняла ладонь от его губ. Геннадий Павлович никак на это не отреагировал. Он даже на время забыл о затекших коленях и доводившем до безумия желании помочиться. Он напряженно прислушивался, пытаясь понять, что происходит в комнате.
Какое-то время – минуту или чуть больше – из комнаты доносилось только периодическое всхрапывание старухи. Вновь почувствовав боль внизу живота, Геннадий Павлович начал уже было подумывать о том, что звуки открывающегося замка и скрип паркета ему просто почудились, – случается, что воображение выкидывает и не такие номера. Но в тот момент, когда Геннадий Павлович был уже почти готов отстранить от себя Марину и попытаться отыскать выход из ее потайного убежища, в комнате ясно прозвучал голос. Какие именно слова он произнес, разобрать Геннадию Павловичу не удалось, но, вне всяких сомнений, голос принадлежал мужчине. Храп спящей старухи оборвался, не достигнув крещендо. Послышался надсадный кашель. Затем – снова голоса. Говорили мужчина и старуха. Старательно прислушиваясь, Геннадий Павлович различал лишь отдельные слова: «две таблетки», «чувствуете», «обычно», «опоздала», «не совсем»… И вдруг отчетливо и громко прозвучали слова: «Всего хорошего». Скрип паркетных досок и стук захлопнувшейся двери. Теперь из комнаты доносилось только недовольное бормотание старухи.
Тяжелый выдох Марины обдал теплом ушную раковину Геннадия Павловича. Калихин почувствовал, как расслабилось лежавшее на нем тело девушки. Но легче ему от этого не сделалось, скорее наоборот.
– Марина, – едва слышно простонал Геннадий Павлович. – Они ушли.
– Да, – ответила Марина, оставаясь при этом неподвижной, словно манекен, упавший под грудой навешанной на него одежды.
– Марина…
Это был уже даже не стон, а почти всхлип. Геннадий Павлович всем своим нутром ощущал, что еще немного – и он буквально окунется в воспоминания о далеких днях младенчества, когда казалось, что любую оплошность можно легко исправить. Ах, какие были времена!..
– Марина!.. – голос Геннадия Павловича сорвался на фальцет.
– Да, – снова произнесла Марина и начала быстро перемещаться в том направлении, где находились ноги Геннадия Павловича, которых он почти не чувствовал.