– Нет так нет, – поспешил успокоить ее Геннадий Павлович.
Внезапный перепад в настроении девушки испугал Калихина, и он решил, что лучше будет до поры до времени соглашаться с ней, делая вид, что он принимает ее фантазии на веру.
– Мне пора. – Марина оттолкнулась руками от подоконника. – Не провожайте меня.
– Хорошо, – с готовностью согласился Геннадий Павлович.
Марина бросила на Калихина взгляд через плечо.
– И подумайте о том, что я вам сказала.
– Хорошо, – снова не стал спорить Геннадий Павлович.
По чести сказать, пустой и бессмысленный разговор уже изрядно его утомил. Геннадий Павлович с удовольствием продолжил бы беседу, если бы девушка сочла возможным переключиться на иную тему – о поэзии, о цветах, о любви, – ну, мало ли о чем могут поговорить между собой два человека! Но, судя по всему, Марина имела твердое намерение до конца разрабатывать тему таинственного проекта по воссозданию ложных воспоминаний, а потому Геннадий Павлович почти что с нетерпением ждал, когда же она наконец уйдет. Марина подошла к двери, коснулась кончиками пальцев ручки и замерла, словно не решаясь сделать последний шаг. Обернувшись, она бросила взгляд на Геннадия Павловича, оставшегося сидеть на подоконнике. Калихину показалось, что девушка хочет что-то сказать, и он ободряюще улыбнулся, полагая, что после всего, что он уже услышал, ей вряд ли удастся чем-то его удивить. Должно быть, Марина угадала настроение Геннадия Павловича. На мгновение на лице ее появилось выражение глубокого презрения или даже отвращения, как если бы она смотрела на некое омерзительное насекомое, которое к тому же могло оказаться ядовитым. Рывком распахнув дверь, Марина выбежала в коридор. Глухо стукнула захлопнувшаяся за ней дверь.
Геннадий Павлович с облегчением перевел дух. Он сидел на подоконнике, скрестив ноги, и – что самое удивительное! – ему не хотелось двигаться с места. Слишком много событий вместил в себя сегодняшний день. Геннадий Павлович чувствовал себя не то чтобы физически уставшим, а опустошенным, – у него уже не было сил, чтобы хоть как-то реагировать на то, что происходило вокруг. Хотелось просто так сидеть в легких сумерках, что создавали замазанные белилами оконные стекла, слегка покачивать ногами и ни о чем не думать. Потому что если начнешь думать, то ни к чему хорошему это не приведет, – сказав «А», нужно будет говорить и «Б». А дальше что? Вот именно, что ничего! Вся система мироздания существует лишь потому, что никто не может до конца понять ее устройства.
Сидеть на подоконнике было легко, хорошо и приятно, и все же Геннадий Павлович спрыгнул с него. Он подошел к мутному зеркалу над раковиной и придирчиво осмотрел свое лицо. Вне всяких сомнений, он выглядел так же, как и всегда. И никакая сила воображения не была способна его изменить. Мир, в котором он жил, был настолько реален, что порою от этого становилось не по себе, – действительность могла оказаться слишком уж неприглядной. Геннадий Павлович легонько похлопал себя ладонями по щекам, выдавил нечто похожее на улыбку и, подмигнув своему отражению, направился к выходу из умывальни.
За дверью Геннадий Павлович нос к носу столкнулся с направлявшимся на кухню Шпетом. Через плечо Марка Захаровича было перекинуто старое кухонное полотенце, запятнанное и обгоревшее с краю, а в руках он держал зеленую эмалированную кастрюльку, прикрытую алюминиевой крышкой, сквозь ручку которой была продета пробка – чтобы не горячо было брать. Одарив Геннадия Павловича ни к чему не обязывающей улыбкой, Марк Захарович сделал шаг в сторону. И все же разойтись им не удалось – Калихин поймал Шпета за локоть.
– Простите, Марк Захарович, вы не видели в коридоре девушку?
Геннадий Павлович и сам не понимал, с чего вдруг задал соседу этот вопрос, – все произошло само собой, как будто сработала заложенная в подсознании программа.
– Девушку? – с интересом приподнял мохнатую бровь Шпет. – Нет, не встречал.
– Но она только что вышла из умывальни. – Геннадий Павлович посмотрел на Шпета так, точно подозревал его в чем-то недобром. – Вы непременно должны были ее увидеть.
– Однако вы оригинал, Геннадий Павлович. – Марк Захарович с неподдельным интересом посмотрел на дверь. – Принимаете гостей в умывальне.
– Да нет же, – недовольно дернул уголком рта Геннадий Павлович. – Эта девушка из нашей квартиры… – Он внезапно запнулся, поймав себя на том, что не может вспомнить имя девушки, о которой говорит. – Как же ее?..
Лицо Марка Захаровича приобрело сосредоточенное выражение.
– Геннадий Павлович, в нашей квартире никогда не проживала молодая девушка.
– Да нет же, жила, – раздраженно взмахнул рукой Калихин. – Жила и сейчас живет… Если еще не переехала.
– И позвольте спросить, в какой же комнате она проживает?
– В той! – уверенно указал нужную дверь Геннадий Павлович. – Напротив комнаты Семецкого. Она живет там вместе со своей старой больной бабкой… Черт, совершенно вылетело из головы ее имя!
– Бабки?
– Да нет же! Бабкино имя я никогда не знал. Не могу вспомнить, как зовут девушку!
Взгляд Марка Захаровича сделался тревожным. Он перехватил кастрюльку правой рукой, а левой осторожно взял Калихина за запястье.
– Геннадий Павлович, вы напрасно так нервничаете. В нашем с вами возрасте…
– Со мной все в порядке! – Геннадий Павлович вырвал руку из пальцев Марка Захаровича.
– Не сомневаюсь, – Марк Захарович вновь взял кастрюлю за ручки обеими руками. – Но, могу вас заверить, комната, в которой, по вашему утверждению, проживает некая безымянная молодая особа, пустует с того самого дня, как я въехал в эту квартиру.
– И что вы хотите этим сказать? – подозрительно глянул на соседа Геннадий Павлович.
– Ничего, – слегка пожал плечами Марк Захарович. – Абсолютно ничего.
– Но я помню эту девушку! – с отчаянием в голосе воскликнул Геннадий Павлович. – Я разговаривал с ней несколько минут назад!
– Опишите мне ее, – рассудительно предложил Марк Захарович. – Быть может, тогда и я ее вспомню.
– Она… – начал было Геннадий Павлович и тотчас же умолк.
О девушке он мог сказать лишь то, что она была молодая и красивая, – и ничего более. Он не помнил ее фигуру, ее лицо, цвет волос, прическу, которую она носила. Как ни старался Геннадий Павлович, он не мог припомнить даже, во что она была одета, когда они разговаривали с ней в умывальне. Но вот саму беседу он, как ни странно, помнил превосходно. Если бы потребовалось, он смог бы воспроизвести ее слово в слово. Но только без упоминания имени загадочной собеседницы.
– Так что же, Геннадий Павлович?
Калихину показалось, что в голосе Шпета едва заметно прозвучали насмешливые нотки.
– Все в порядке, Марк Захарович, – натянуто улыбнулся Геннадий Павлович. – Я в самом деле что-то перепутал.