— Конечно. — Не собираюсь уточнять, что из нас двоих прежнего Француза знал я один.
— Да, любопытно… — Одутловатый морщит лоб, и мне ясно: ищет решение. За главного он у них, что ли?
— Вот и я думаю: что с ними делать? — говорит Виктор. — Они по пашей ориентировке проходят. Категория «А».
Дерьмо! Дерьмо!! Дерьмо!!! Мы опознаны. Не знаю никаких категорий, но понимаю: информация уже точно распространилась по всей Зоне, теперь о нас знает и «Долг». Что у них там полагается по категории «А» — сразу мочить?
— Непрактично, — морщится одутловатый. — Надо доставить их к нам.
— Смысл? — бросает Виктор.
— Надо разобраться. К тому же они были знакомы с Кузаевым-оригиналом. Это уже само по себе интересно.
Виктор едва заметно ухмыляется, и мне понятно, что старший в команде все-таки он, а одутловатый — так, сбоку припека. Пристал, чтобы мешать.
— Ну, раз наука настаивает…
— Настаивает, настаивает… — китайским болванчиком кивает одутловатый.
— Тогда возвращаемся на базу.
— А…
— Иначе я ни за что не ручаюсь, — жестко отрезает Виктор.
До одутловатого доходит, как до жирафа. Оно и понятно: наука, микроскопы-спектроскопы, штатские фантазии. Если бы мне пришлось приглядывать за двумя задержанными, имея в своем распоряжении лишь одного бойца, да еще не спускать глаз с Француза, да еще следить, чтобы навязавшийся в патруль ученый лапоть не гробанулся сдуру, я бы тоже потребовал немедленного возвращения.
Одутловатый нам на руку. Непрактично ему, видите ли, расстреливать нас. Зуд научный проснулся. Приветствую такую практичность. И вот уже команды практические пошли. Надеть рюкзаки. Вперед по дороге — марш. Шаг влево, шаг вправо, прыжок на месте — ну, не маленькие, сами понимаете…
Чего ж тут не понять. Вязать нам руки совершенно незачем — мы и так никуда не денемся. И мы, и конвойные отлично понимаем: некуда нам деться. Военные хорошо расчистили огнеметами придорожные полосы, да и будь рядом кусты — я бы еще трижды подумал, прежде чем нырнуть в них. Без оружия не оторваться, а если даже оторвешься — пе выживешь в Зоне. Ладно… Поглядим, что будет. Не пристрелили на Месте — значит, уже подарили шанс выжить. Может, и выпутаемся. Со «свободовцами» у «долговцев» был бы совсем иной разговор — сразу на Сражение, — а нормальных сталкеров «Долг» просто не любит, считая Их барыгами без чести, без совести, а главное, без ответственности перед человечеством. Как будто у человечества есть перед нами какая-то ответственность — так, взаимности ради… А вот хрен! — нет ничего этого и не предвидится. Обывателю все равно, какой породы ты сталкер; главное — сталкер. Этим все сказано, и сторонится обыватель пугливо — считает тебя не то заразным, не то нечистым, не то незаметно зомбированным, не то просто опасным маньяком. Знаем, проходили. В Коктебеле соседи только на третий год стали смотреть на меня как на нормального человека, да и то не все из них.
Мы с Вычетом топаем впереди, «долговцы» шагах в десяти позади нас. Вычет молчит, что-то себе на ус мотает и, по-моему, уже не напуган. Мне даже кажется, что он и не был напуган. Ну, в любом случае — так держать, выше нос. Не знаю, подарили ли нам жизнь, ох не знаю… Но отсрочка — это уже хорошо.
Если нас ведут к Янтарю, то за час дотопаем. Дошагали бы и быстрее, если бы рискнули срезать дорожную петлю и двинуться напрямик. Велика ли Зона? Да нет, не так чтоб очень. За короткий зимний день ее можно было бы пересечь пешком в любом направлении — конечно, если бы в Зоне существовали хорошие дороги и если бы нечего и некого было бояться. Нет, проложенных человеком дорог аномалии действительно почему-то избегают, хотя к построенным человеком же иным сооружениям их прямо-таки тянет, — но если кто-то думает, что по дорогам в Зоне можно свободно разгуливать, то крепко ошибается. Вон па обочине груда ржавого и сильно мятого железа — никак «воронка» засосала БТР. Три года назад этой груды не было. Меняется Зона, а человек ей в этом помогает. Мне и раньше приходила в голову мысль: а что было бы, если бы мы оставляли артефакты на месте? Ведь их бы накапливалось все больше и больше — помалу, понемногу, зато неуклонно. И когда-нибудь это кончилось бы превращением всей земной поверхности внутри Зоны в сплошной ковер из артефактов. Вернее, в один огромнейший артефакт-великан, многократно обработанный всевозможными аномалиями и уж не знаю во что превратившийся. В сплошную корку с неведомыми свойствами. Может, тогда Зона посчитала бы свою задачу выполненной и успокоилась навеки?
Наверное, каждый сталкер в душе мечтатель. Даже Кипяток. Даже современные молодые прагматики. А Француз? Ну, он — точно мечтатель… был. И не о деньгах мечтал, иначе не подался бы от нас в «Долг»…
— Стоп! — произношу я вслух. Рефлекс.
Вычет замер с поднятой ногой — и осторожно опустил ее, не шагнув. Молодец. Хотя можно смело подойти еще шагов на пять. Но уже отсюда видно: комья грязи и вывернутый колесами и гусеницами армейской техники щебень на дороге подернуты едва заметным серебрением, вроде инея. Только это не иней.
— Шевелись! — понукают нас сзади, но я слышу: сами остановились. Тогда медленно поворачиваюсь к ним и неторопливо так произношу, подпустив в голос побольше яда:
— Тысяча извинений, джентльмены, но впереди «зыбь». Если вы по-прежнему будете настаивать на продолжении движения, я буду вынужден отказаться. С моим глубочайшим сожалением.
— А? — ошарашенно вопрошает второй автоматчик. Не привык он вести светскую беседу.
— «Зыбь» впереди, говорю! Подойди — увидишь.
— Лечь обоим! — командует Виктор.
Он не очень-то верит мне. Наверное, полчаса или час назад они проходили здесь, и никакой «зыби» на шоссе не было. Но он не хуже меня знает, что такое Зона, и отдельно знает, что такое Зона после выброса.
Ладно, жалко, что ли? Полежим, пока он сам смотреть будет. В липкую грязь нас кладут, ну так какой же сталкер в грязь не падал? Грязи бояться — в Зону не ходить.
Когда Виктор разрешает нам подняться, вид у меня почти такой же, какой бывал у Француза, когда он вваливался в «Харчи» с хабаром. Да и Вычет не лучше. Зато Виктор уверился, что я не морочу ему голову. «Зыбь», она же «хлябь земная», нехорошая штука, но в общем, не смертельная, если рядом находится кто-нибудь, кто поможет выбраться завязшему человеку. Это трудно, но возможно. Худо только, что «зыбь» трудно разглядеть, и не на всякой поверхности это вообще возможно, уж очень слабо она серебрится.
— Марш. — Мотнув головой, Виктор указывает направление обхода — слева. Ладно, слева так слева, хозяин — барин. Я бы обошел «зыбь» справа, но выбирать не приходится.
— Чемодан? — спрашивает вдруг Француз, и нет в его голосе никаких эмоций, но веки два раза медленно опускаются и поднимаются. Молодой «долговец» шарахается от него, как от чумы, да и Виктор с Дутловатым типом, мягко говоря, озадачены.
Зато мне сразу легче на душе.