Мы сделали все вроде нормально. Ну, как это говорится… похоронили. И холмик такой, песчаный сверху. Но его приказали разровнять. Не знаю почему, может, чтобы не вызывать у проезжающих отрицательных эмоций. Пока мы возились, я подумал, а вот у меня сейчас в руках палка здоровенная, я могу ей запросто уложить ближайшего охранника, автомат его подхватить, остальные не успеют свои бутерброды проглотить, а я уже очередь по ним пущу. Я же помню, как таким автоматом пользоваться, на военке учили. И убежать от них в лес. Не может же быть так, чтобы никто, ну совсем никто на всей Земле не сопротивляется? Вон, в доме нашем госпиталь для сентов сделали. Значит, есть раненые, значит, что-то где-то происходит. Я даже застыл на мгновение, сжимая свой кол в руке. Но поймал Вовкин взгляд. Тот видно понял, что я думаю. И тихо так, без слов, одними губами прошептал – «Убьют». Он прав, живому – оно как-то легче. Пока, по крайней мере. А потом я еще понял. У охранника, который рядом стоял, не было рожка в автомате. Вот бы я и пострелял. Да и не убежишь далеко. Ну и побежал бы я? А остальных бы постреляли как цыплят. Или нет, как-то по-другому… Цыплят режут.
Потом мы опять, по одному с левого и правого борта, как нам приказали, вскарабкались в кузов и долго-долго тряслись в этом проклятом грузовике. Уже под вечер нам приказали выходить – машина остановилась на какой-то железнодорожной платформе. Там стоял небольшой состав. Локомотив и несколько вагонов. Я попытался посчитать, сколько их, но было лень. То ли пять, то ли шесть. Вагоны обычные, плацкартные. Нам приказали туда садиться. И заперли снаружи, сообщив, что если кто высунется в открытое окно, стрелять будут без предупреждения. Объяснили, что в первом вагоне – охрана и она будет беспощадна.
Мы устроились в вагоне на удивление удобно. Я сначала даже на нижней полке улегся, но потом понял – это не самая лучшая идея. Во-первых, каждый, кто проходил по вагону, а почему-то все постоянно шастали туда-сюда, задевал меня за ноги. Рост у меня не средний. Ну и совершенно ничего не видно в окошко. А мне очень хотелось почему-то смотреть в окно. Не знаю, но такое ощущение было, что… Ну, в общем казалось, что это очень важно – лежать и смотреть в окошко. А тот парень, который лежал на третьей полке, Игорь, он сразу представился, как только я его окликнул, согласился со мной поменяться. На третьей, багажной полке было не очень приятно, потолок прямо над носом. Но зато там никто не мешал, все хорошо видно в окно и даже появилось чувство, что я в таком, маленьком замкнутом мире. Рассмотреть, где мы едем, я не успел. Просто заснул.
Проснулся я, наверное, очень скоро. В вагоне свет никто не тушил, и этот тусклый свет тревожил, как в больнице. Я помню это ощущение. Мне гланды вырезали в десять лет. И вот в больнице, где я лежал, в коридоре все время свет горел. У дверей в палату верх был стеклянным и ночью этот свет мешал спать. Вот и сейчас в вагоне было тревожно, и мне казалось, что именно из-за этого слабого света. Почти все уже спали, никто не ходил по коридору, а свет горел. И от этого было неуютно. Поезд негромко постукивал на рельсах, не мешая слушать, как в соседнем отсеке кто-то рассказывал истории.
…. – Ну, она мне и говорит, Цупа, я тебя люблю, – рассказчик при этом хохотнул. – Ну, а я ей конечно, ну так трусики снимай, раз любишь.
Рассказ этого Цупы явно вызывал у слушателей нездоровый восторг.
– Ну а я потом сам пожалел, – продолжал тот же голос, – она-ш девочка, а оно-ш по живому, получается, знаешь как не просто.
Цупе вторили сочувственные восклицания пацанов. Ну конечно, сопляки про баб рассуждают. Ах, какие мы крутые, да какие мы опытные… А меня этот треп начал раздражать. Не интересно мне его слушать. А заткнуть – не хочется. Вон набилась куча народа – тихонько похохатывают, слушают. Неужели им всем только это интересно? Мир за несколько дней перевернулся и на тебе – их только враки про баб интересуют. Я отвернулся, но в окне совсем темно было. Как будто электричество существовало только в нашем вагоне. Блики на стекле не давали рассмотреть, что там снаружи, и я приник к стеклу лицом и ладонями закрылся. Все равно темно. Но зато не так слышно болтовню в соседнем купе. Слышно только, что в моем отсеке внизу тоже беседуют двое. Я вниз посмотрел – там Игорь с незнакомым, таким коренастым и мускулистым парнем разговаривал. Вернее, Игорь только слушал. Я тоже стал прислушиваться. Тот, мускулистый, рассказывал о ком-то – то ли о своем знакомом, то ли о родственнике, было не понятно, потому что я не слушал начала.
– Не, ты знаешь, он классно устроился. Главное, он типа и не ждал, а к нему приезжают вечером, так культурно, с понятиями, и говорят, это он мне потом рассказал, что мол, новым властям нужна ваша помощь. А Боб не дурак, и сразу спрашивает, сколько платить будете. Они ему – тысячу! И еще добавили – а вам не интересно, что за работа? Ну, он и говорит – мол, если в два раза больше положите – так и спрашивать не буду. Ну, они – такие нам нужны – честные, амбициозные и целеустремленные. Вот мужику повезло. У него и паек теперь, и пропуск куда угодно и форма! И право на оружие. Он не падла какая-то, он сам с понятиями, меня заранее предупредил, что в лагеря забирать будут. Я и не мандражировал и жратвы успел собрать. Так вот, Боб сказал, что в лагерях, если правильно себя вести, так вообще шара будет полная. Если старшим по десятке назначат, так и пайка двойная и если все пучком у тебя в десятке, так полгода всего там отработать и потом дают документы. Мне Боб обещал помочь. Эх, меня бы призвали сразу, не трясся я бы с вами тут. А я козел… дома не был.
Вот как все просто. И никаких сомнений у человека, и все знает. Мне этого жлоба внизу слушать было противней, чем того враля с бабами. Но не только я так отреагировал на его треп. Вовка, оказывается, тоже не спал. Он тихо сполз со своей второй полки взял этого бобова друга за грудки.
– Ты что, сука, в полицаи хочешь? Тебе этой мрази зад лизать захотелось? Может ещё и в команду расстрельную хочешь?
Вовка просто бешенный был, это даже в чахлом вагонном свете было видно.
– А тебе что, тебе что? – тот парень видимо очень испугался.
– А мне ничего! Я ненавижу предателей, и тебе, сволочь, морду сейчас расквашу, чтобы и не мечтал.
Я сверху просто свалился на Вовку и схватил за руку. Ещё чего не хватало. В вагоне нет охраны, но что потом будет? Рассказчик воспользовался Вовкиным замешательством и чесанул куда-то по вагону.
– Вова, не надо. Не надо с каждой мразью связываться. Ведь сейчас у людей какая каша в голове. Подожди, – это я уже сосем шепотом, – они еще получат. Не может все так паршиво кончится.
Вовка сначала пытался от обиды и мне в ухо заехать, но потом сразу обмяк, сел на лавку и заплакал. Просто так. У него же Алекс был последней опорой в жизни. Родители у него погибли давно в автокатастрофе. Они ехали по городу в машине, а грузовик налетел на них. Потом выяснилось, что водила грузовика пьяный был.
Я оставил Вовку, и пошел искать этого, сбежавшего. Он курил в тамбуре.
– Слушай, ты не бери дурного в голову, – я хотел сгладить ситуацию. Не то что примирить их, а просто прекратить стычку. Мне было противно, но в таком случае лучше договориться, чем утром увидеть, как и Вовка пулю получит в висок. – У него брата застрелили вчера днем. За нарушения сказали, вот он и злится.