– Да? Ну и где это масло? – проворчала она.
Мне удалось реабилитироваться в глазах Эмилии лишь вечером, когда я несколько часов играла с Бэлой в шерифа и гангстера. Тогда Эмилия меня простила.
– Послезавтра Кору выпишут, я только что от нее. Хотелось ее порадовать.
– Чем порадовать? Что ты разбила ее «Феррари»?
– Да нет! Машина здесь ни при чем. Скоро наша жизнь изменится. Американка, владелица виллы, возвращается в Америку, и нам все-таки удастся приобрести дом!
– Горбатого могила исправит, – всплеснула руками Эмилия. – А я-то надеялась, что Кора выкинула эту идею из головы. И что нам делать с двумя домами? Это означает работу, и ничего, кроме работы! Насколько я вас знаю, вы работать не любите. Не рассчитывай, что вам удастся меня запрячь! Если бы не Бэла, давно бы уехала к двоюродной сестре.
– Там уже работают садовник, уборщица и домоправительница.
Эмилии и это не понравилось.
– Не многовато ли прислуги! Такие молодые и такие ленивые! В ваши годы я вкалывала от зари до зари. И это никому бы не повредило. Ну и убирайтесь в свою деревню, не будете мне глаза мозолить!
Эмилия вспыльчива, но отходчива. Вечером она уже хлопотала по хозяйству, счастливая накануне возвращения Коры. Она прибралась, перестелила постели, поставила букет роз в серебряной вазе и приготовила risotto all’agnello [70] .
И мы наконец отпраздновали воссоединение: пили вино «Спуманте» и пели итальянские песни «Bella bimba» [71] и «Azzurro» [72] .
Впервые я показала Коре Матисса, с которым скоро придется попрощаться.
– Жалко, – заметила Кора, – настоящий шедевр! Но ведь ты его унаследуешь, если я правильно поняла?
– Правильно, но только после естественной смерти Памелы!
Кора внимательно поглядела мне в глаза.
– А что нынче считается естественным?
Люди недооценивают искусство каменщиков. Однажды ранней весной я заметила необычный узор на стене тосканского дома. Большие и мелкие, гладкие и шершавые камешки хитро уложены рисунком, который нигде не повторяется. Эта стена из серо-голубых камней защищает мою террасу от невзгод внешнего мира.
Умберто перенес на террасу лимонные деревца в кадках, и стало еще красивее. Глиняные кадки покрыты белесыми разводами от влаги, которая испаряется из земли. А лимоны покрылись синими крапинками, после того как садовник опрыскал их от вредителей.
Прислонившись к моей любимой теплой стене, я смотрю вниз, в долину. Небо посерело, собирается гроза. Крестьяне привязывают молодые лозы на опору, виноградник выстраивается длинными рядами, между которыми ползают тракторы.
Кукушка кукует как сумасшедшая, чтоб ее кошка съела! Я постоянно натыкаюсь на остатки кошачьего пира: недоеденных ящериц, пожеванных мышей, птичьи крылышки. Приходится прятать все это от сына.
Бэла играет с Умберто в садовом домике. Ребенок привязался к старику, зовет его nonno [73] и счастлив, что с ним можно говорить без труда, не то что с беднягой Марио.
Не сходя с террасы, я забочусь о саде: как прилежная садовница, отламываю сухие ветки с пышного олеандра, собираю увядшие цветы, пожелтевшие листья, снимаю крохотных улиток.
Пасхальные каникулы закончились, и мои первые постояльцы, две супружеские пары с Рейна, вчера уехали. Историей и культурой они интересовались мало, зато не вылезали из бассейна. Привезли для Бэлы большую книжку с пасхальными зайцами. Теперь я каждый вечер читаю сыну заячьи истории, мы уже выучили их наизусть. Злодейка во всех сказках – лисица, но в конце она исправляется и клянется: «Я больше не буду есть зайцев!»
Да, кажется, пришел и мой черед пообещать, что я больше не буду убивать мужчин.
Меня совсем не тянет в большой город. Я даже рада, что туристы уехали. День за днем со мной мой сын, а больше мне никто и не нужен. Может быть, вот оно, мое счастье. По крайней мере, это лучшее, что было до сих пор в моей жизни.
А завтра нелегкая принесет Кору. Потом нагрянет Памела. И опять – шум и суета! Ничего, Лючия и Умберто наведут блеск. Все будет цвести и благоухать к их приезду. Боюсь, скоро придется решать, не загостился ли Матисс в спальне Памелы по ту сторону океана.
Кора бывает так настойчива.