— Я ведь немногого прошу. Коли мы добрые друзья, то я помогаю вам, господин Морозов, а вы помогаете мне. Давайте заключим союз?
И Лиза коснулась пальцами Санькиной руки. Он вздохнул, все яснее сознавая, что попал в ловушку. Никитин умчался за дурацкими журналами, а эта дама стеганой золотистой юбкой даже путь к двери загородила, не прыгать же через нее!
— Давайте… — безнадежно пробормотал Санька. — Но я, ей-богу, не знаю…
— Не знаете, как это сделать?
— Да…
— А вы подумайте. Коли ваш покровитель дарит вас такими перстеньками, то он не станет возражать, когда вы привезете меня в дом, в котором он бывает. В его собственное жилище вы меня привезти не можете, это я понимаю, но он посещает разные дома, у него множество знакомцев. Сделайте это — и я в долгу не останусь! Обещайте мне! Обещайте — и мы сегодня же вместе едем к Васильевым! Я дам вам случай видеться с Марфинькой наедине!
Санька все яснее понимал, что нужно врать, выворачиваться, удариться в бегство. Но что врать — он понятия не имел. Если бы шалопай Никитин назвал хотя бы имя покровителя, было бы гораздо легче.
— Отчего вы не глядите мне в глаза? — вдруг спросила Лиза. — Это куда как нелюбезно…
Санька поднял взгляд.
— Вы в растерянности? — не отставала она. — Что-то беспокоит?
Санька не знал, как быть, да его еще безумно раздражала музыка — эти бойко-однообразные «Колокольчики», которые бездумно и равномерно выстукивала француженка.
— Господин Морозов, вы не хотите меня понимать?
— Хочу, сударыня.
— И понимаете?
Лиза недоумевала — Светлейший причудлив и всяких уродов награждает по своему капризу, но дарить великолепный солитер обыкновенному дураку со стройными ногами — это как-то не соответствовало ее мнению о Потемкине. Князь мог бы увлечься игроком в шахматы или чудаком, знающим наизусть весь православный именослов, но красотой мужских ног?..
— Понимаю, сударыня.
Санька чувствовал — следует схватиться за живот и со страдальческой рожей выскочить из гостиной, а потом сидеть в нужнике до приезда Никитина. Однако после такого фокуса не видать ему Марфиньки, как своих ушей. Госпожа Лисицына не дура, догадается. Если бы этот чертов шалопай растолковал, как отвечать на вопросы! Велел увиливать и уворачиваться, а тут поди увернись!
— Тогда отвечайте — как вы можете устроить мою встречу с вашим покровителем?
— Я… я не могу ее устроить… — тихо выговорил Санька.
— Отчего же? Чем я заслужила немилость вашу? — Лизин голос затрепетал, она умела вложить в него всю обиду незаслуженно наказанного дитяти. — Разве я не помогала вам, не заботилась о вас? Разве не беспокоилась о бедной Марфиньке, которую хотят отдать за старого толстого откупщика? Боже мой, отчего?..
— Как — за откупщика?
— К ней сватается Красовецкий, а он умен, он сумеет уговорить госпожу Васильеву! Послушайте, я желаю вам только добра, а вы отказываете мне в такой незначительной просьбе!
Санькин разум требовал: бежать, бежать, не путаться в непонятные интриги! Душа взывала: а как же Марфинька, а как же внезапная любовь, и дураком надобно быть, чтобы разгневать такую добрую помощницу, какова госпожа Лисицына! Разум возражал: да все равно ведь за тебя не отдадут, как выяснится, что ты ничтожный фигурант! Сердце вопило: этого никто не узнает, все само как-то образуется, отдадут, отдадут!
— Да как же мне исполнить вашу просьбу, когда я этого покровителя сам в глаза не видел! — воскликнул Санька.
Лиза взглянула в тот угол, где сидела с книжками чтица, — не забеспокоилась ли эта особа от непонятного восклицания? Но та даже не посмотрела на хозяйку, а целиком погрузилась в какую-то модную повесть. Француженка же продолжала играть — одно и то же, одно и то же, в сотый раз повторяя куплет, и мысли ее явно витали там, где водятся богатые и страстные кавалеры.
— Господи, да как это возможно? — удивилась Лиза.
— Я не знаю.
— Откуда же перстень?
— Перстень мне дали, сказали, что от покровителя, велели носить, не снимая. У меня точно есть покровитель, он заботится обо мне, но я не знаю, кто это.
— Как занятно! Даже не просто занятно, а романтично… — тут Лиза вдруг задумалась. Что-то в этом деле не совпадало.
— А ваш друг, господин Никитин? — спросила она.
— Он, поди, знает. Но не говорит мне.
— И для чего покровитель выбрал вас, тоже не говорит?
— Нет, все сделалось так внезапно… Я был в бедственных обстоятельствах, мне помогли, пообещали, что устроят будущее, одели, как первого щеголя… перстень вот дали…
— А кто дал? Как зовут этого господина?
— Не знаю, я его только раз в жизни видел. Одевается в черное, француз…
— Аббат французский, что ли?
— Может, и аббат, — неуверенно сказал Санька, вспоминая визит к простуженному господину с черной левреткой.
— Таких французов в черном у нас в Петербурге не менее сотни. Ну что же, я своего слова обратно не беру. Я не так воспитана, чтобы сегодня думать о человеке одно, а завтра — другое. Мне кажется, вас хотят впутать в какую-то придворную интригу. Вы молоды, неопытны, не помочь вам — грех, — тут Лиза положила надушенную ладонь на Санькину руку. — Я догадываюсь о ваших обстоятельствах. Вы проигрались в прах?
— Да… — соврал Санька.
— Это случается. У меня самой муж — игрок, я знаю. Вас обчистили мазурики?
— Да…
— И какие-то случайные знакомцы приняли в вас участие?
— Да.
— Принарядили вас, стали возить по светским гостиным, дали вам перстень?
— Да…
— А для чего?
— Сказывали, сильный любовный талисман.
— Вот оно что…
Только одну женщину в столице мог приманить этот талисман, и Лиза поняла, что кто-то объявил ей войну, да не простой человек, а имеющий доступ к Светлейшему князю.
Она не знала, кто бы мог быть этот враг. Но должна была узнать.
— Вы чисты и доверчивы, мой друг, вы слишком чисты и доверчивы. Я боюсь, что вы, пострадав от картежников, попали в руки более опасных злодеев. Мне кажется, что вы и сами это уже подозреваете. Но как я могу помочь вам с Марфинькой, если у вас за спиной — какие-то интриганы? Послушайте меня, я с вами как старшая сестра сейчас говорю, избавьтесь от этих людей! Избавьтесь, пока не поздно, слышите?
Лизе даже не слишком пришлось изображать волнение.
Санька ничего не ответил. Слова Лизы слишком соответствовали его мыслям.
Умозрительная Фемида предстала перед ним со своей неизменной принадлежностью — весами в протянутой руке. На одной чаше весов были подозрительные Никитин, Келлер, вся их братия вместе с загадочным покровителем, а на другой — Марфинька, шестнадцатилетняя красавица с царским приданым. Разумеется, целуясь с ней на горках, Санька о приданом не думал, но оно же было, оно есть, и как о нем забыть?