Это значит, что она больше не сможет ходить по дому в одной майке, как не сможет делать и многого другого.
Например, смотреть по вечерам в бинокль.
На окна дома напротив и на гору.
Симба подтаскивала кресло к подоконнику, садилась и направляла бинокль вначале — в окна, затем — туда, где жили существа.
В окнах редко попадалось что–нибудь интересное, но всё равно было забавно.
Дамочки выясняют отношения с мужьями, дети вопят, только воплей не слышно.
В общем–то, почти то же самое, что веб–камера, но не так предсказуемо.
А если смотреть на гору, иногда можно различить даже отдельные листья на деревьях — бинокль был очень мощный, с насадкой ночного виденья, хотя ночью в нём жили лишь какие–то отчётливые тени.
Серые, серо–чёрные, чёрные.
Цвета, которые Симба ненавидела.
А впрочем, почему племянник должен помешать ей смотреть в бинокль?
Симба решила, что закрывать окно не будет, залпом выпила сок, поставила стакан в мойку и пошла обратно к компьютеру.
Естественно, там болталось ответное сообщение.
«Красного — это как?»
«Уроды…» — подумала Симба и быстро настучала ответ:
«Крашеная… В красный цвет… Ещё есть вопросы?»
И снова принялась за работу.
Но у этого сумасшедшего, видимо, было полно свободного времени.
Ему не надо было через неделю сдавать работу заказчику. И писать скрипты, что всегда приводило Симбу в бешенство — она любила делать сайты, но писать скрипты ненавидела.
У сумасшедшего возник новый вопрос, и он поторопился его задать:
«А как ты покрасилась?»
«Бред…» — подумала Симба и вдруг решила, что если она сейчас честно напишет о том, как покрасилась, от неё отстанут. Когда ты что–то говоришь честно, все решают, что ты дура, и перестают тебе надоедать. Можно было, конечно, написать о бабочках–мутантах, но тогда пришлось бы объяснять очень многое, например то, почему Симба верит в их существование. Пришлось бы рассказывать о себе. А Симбе не хотелось рассказывать о себе.
Гораздо лучше — о парикмахерской.
Только вот сообщение получится длинное, но это ничего, в конце концов скрипты подождут до завтра.
Симба посмотрела на свой средний палец и вдруг нежно его облизала.
«Мы писали, мы писали, — подумала она, — наши пальчики устали…»
Эту поговорку она помнила со школы.
Пальчик подмигнул и сказал, что готов.
«Вперед и с песней!» — сказала пальчику Симба.
«Как, как… — написала она. — В парикмахерской я покрасилась. Пошла утром в парикмахерскую, высидела очередь среди каких–то безумных теток, сидела в кресле и листала журнал — это я хорошо помню. Помню, что сидела, а какой журнал — не помню. Там на обложке ещё была какая–то грудастая девица с большим декольте. Так вот — сидела я так с полчаса, а может, минут сорок, а потом подошла моя очередь. Вначале меня подстригли. Да, должна сообщить, что я специально сидела так долго, чтобы попасть к мальчику, мальчики–стригуны — они почти всегда педики, а меня прикалывает, когда меня педики стригут и красят, у них это как–то особенно нежно получается, они к тебе так странно прикасаются и стараются дышать в сторону, чтобы не оскверниться… Смешно… Стрижку сначала сделали, а потом начали красить. А красят так: мальчик–стригун взял в одну руку широкую кисточку, а другой начал выбирать на моей башке пряди. Берет он одну прядку и красит, от корней — знаешь, где у волос корни? — до кончиков, одна прядка, вторая, пока всю голову не намазал. А потом меня посадили под колпак, надели на голову такую полиэтиленовую штуку, из которой тёплый воздух идёт. И я сидела, долго–долго… А потом колпак сняли и стали голову мыть, потом меня сушили феном — ты знаешь, что такое фен? А потом я заплатила какие–то сумасшедшие деньги и пошла домой. Вот. Доволен?»
Симба отправила отчёт о походе в парикмахерскую и вновь посмотрела на средний палец.
Ему явно больше ничего не хотелось.
Он писал, он устал.
Симба тоже устала.
Пора расстилать постель и заваливаться спать.
А утром придётся идти в магазин — племянника нужно кормить.
Вообще–то сестра могла бы позаботиться об этом сама и отправить с племянником сумку еды.
А лучше — две.
Один племянник и две сумки еды.
Одна — на первую неделю, другая — на вторую.
«Расслабь свой мозг, — вдруг услышала Симба, — я расскажу тебе про странную игру…»
Такое случалось, хоть и нечасто.
Компьютер начинал жить своей жизнью, и в нём появлялись призраки.
Точнее, не появлялись, они в нём жили все время, стоило зайти на какую–нибудь страничку в сети и посмотреть на какое–нибудь лицо, как это лицо становилось призраком и поселялось в компьютере.
Призраков Симба не боялась, хотя не любила, когда они принимались разговаривать.
Или ругаться. Или петь. Или читать стихи.
Призраки должны быть молчаливы и степенны — как в старых шотландских замках.
Домашние привидения, которых любят все чада и домочадцы.
«Ну же, — вновь раздался голос, — расслабь свой мозг…»
— Расслабила! — каким–то прерывистым басом ответила Симба. — Что дальше?
«Это игра, — сказал голос, — другая игра…»
— Слушай, — попросила Симба, — оставил бы ты меня в покое, а?
Голос недовольно хрюкнул и умолк.
Симбе внезапно стало не по себе.
Призраки в шотландских замках так себя не ведут, так ведут себя только компьютерные призраки: нагло и по–хамски!
— Эй, — мирно произнесла Симба, — ты что, обиделся?
Ответа от голоса она не дождалась, зато дождалась ответа по «аське».
«Пришли фотографию!» — прямо какой–то приказ.
На такие послания отвечать не принято.
Симбе опять захотелось разнести монитор, метнув в него дротик.
«Я тебе пришлю!» — подумала она и огляделась: что бы такое ей заслать в сеть?
Чашку с засохшими следами кофе, валяющийся под столом тапочек?
Дротик. Дротик и ещё раз дротик.
Наглую харю с выпученными губами, прилепленную в самый центр мишени.
Взять харю, покрасить ей башку в красный цвет и послать в файле jpg.
Но это она уже проделывала — на прошлой неделе, когда к ней прикопался один турок.
Он настырно звал её отдыхать — к себе в Анталию.
«Аськи» писал по–русски, но латиницей.