– Что с отцом? – Дана схватила женщину за руку, сильно тряхнула ее и потом уже поймала себя на мысли, что ладонь могла отвалиться.
– Умер, – тихим, монотонным голосом сказала молодая мачеха.
– Как умер?
– Ночью в больницу забрали, а утром позвонили и сообщили.
Натали говорила медленно, заторможенно, но Дану это не удивляло. Она по жизни такая неживая. Не зря девушка называла ее растением. Натали даже не обижалась на это. Посмотрит на нее с сожалением и отойдет в сторонку. По дому она ходила так же неслышно, как тень, которая блуждает сама по себе.
– Где он?
– В больнице остался. – В глазах у Натали плескалась боль, лицо выражало скорбь, но голос звучал ровно.
Как у животных нет мимики, в которой отражаются эмоции, так и у нее в голосе не было тех струнок, на которых играют чувства.
– Не совсем в больнице… – Она вздохнула.
Дана понимала, где сейчас находится отец, но тоже не могла сложить четыре буквы в страшное слово «морг».
– Я тебе не верю!
– Не верь. – По щеке Натали стекла слеза.
– Я тебе не верю! – закричала Дана.
– Не надо верить.
– Не верю!
Дана и сама не поняла, как прижалась к Натали и обняла ее. Слезы хлынули в три ручья.
– Поплачь. Легче станет, – тихо сказала мачеха.
– Не станет! – выпалила Дана, но ее стон захлебнулся в рыданиях.
– Не станет, – легко согласилась Натали.
– А тебе стало? – Дана подалась назад и уставилась на нее.
Отец развелся с мамой, чтобы жениться на черноглазой красавице с невероятной фигурой. Марина действительно была совершенным творением природы искусства, но быстро надоела отцу.
Потом появилась Вика, умная и страстная блондинка. Она очень много знала о жизни, с ней можно было поговорить обо всем, но и эта особа осталась в прошлом.
Отец потом признался дочери, что после мамы другие женщины ему не интересны. Страсть проходит, а привыкание не наступает.
В четвертый раз он жениться не стал, просто жил с Леной в надежде смириться с ее присутствием. Но его хватило только на пару месяцев.
Дана посмеялась над Натали, когда та появилась в доме. Да, красивая, сексуальная, но в этой женщине не было ничего такого, к чему мог бы крепко привязаться отец.
Он действительно охладел к ней уже через пару месяцев, тем не менее не выставил за дверь. А через два года еще и женился на этой особе. Павел Константинович воспринимал ее как милое и тихое домашнее животное, которое с удовольствием приласкается к хозяйской ноге по первому требованию, не относился к ней всерьез. Видимо, Натали его просто не раздражала, и этого вполне хватило для того, чтобы оформить с ней отношения.
Дана не любила Натали и всякий раз презрительно смеялась, услышав, как кто-то посмел назвать эту даму ее мачехой – не важно, в шутку или всерьез. Но при этом Натали ее не злила. Она вообще никого не раздражала, и это, пожалуй, было ее главным ценным качеством.
Дана считала Натали красивым комнатным растением, совершенно безобидным, тихим и безмолвным. Тот же бонсай при всех своих достоинствах может надоесть, а Натали не вызывала у девчонки подобного ощущения. Она ходила по дому, гуляла во дворе, занималась в спортзале, загорала у бассейна. Всегда одна. Сама себе приятная. Ей нравилась такая жизнь. Никто ее за это не упрекал, но и не хвалил. Она жила сама по себе и никому не действовала на нервы.
– Тебе стало легче? – с осуждением спросила Дана.
Отец не любил Натали, относился к ней с теплым равнодушием. Разве она не страдала от одиночества в постели с законным мужем, любила его? Может, теперь смерти радуется?
– Не стало. – По щекам Натали снова потекли слезы.
– Ты его видела?
– Да, я была…
Дана хотела спросить, отчего у отца мог случиться сердечный приступ, но рыдания заглушили ее голос. Ей ничего не оставалось, кроме как снова прильнуть к Натали. Она терпеть не могла свою мачеху, но сейчас ей казалось, что не было на свете души роднее. Общее горе объединяет.
Ночной клуб, пьянка-гулянка, провал в памяти – все это можно объяснить. Но как телохранитель прозевал Дану? А если он все-таки пытался ее удержать, то почему упустил?
Матвей чувствовал, что не все чисто в этой истории. Так уж вышло, что он не зря предрекал катастрофу. Оказывается, сегодня утром отец Даны умер в больнице от острой сердечной недостаточности. Это было все, что смогла сказать ему немолодая, пышногрудая женщина с простодушным лицом. Он спросил, как такое могло произойти, и ее взгляд подозрительно сощурился.
– А ты кто такой? – спросила она, глянув на его «Приору».
– Дана вчера на девичнике была…
– Так ты стриптизер, что ли? – осведомилась женщина и презрительно фыркнула.
– Почему стриптизер?
– А с кем там еще можно познакомиться?
– Я похож на стриптизера?
– Так в том-то и дело, что не похож. Фактуры нет.
– А вы заметили, с чем Дана с вечеринки вернулась? Где ее сумочка, сережки, колье, часы, туфли на шпильке?
– Сумочка?.. Шпильки?.. – Женщина всколыхнулась, приложила пальцы к щекам. – Ну да, и сережек не было.
– Ограбили ее.
– Так ты из ментуры?
– Я так понимаю, что вы ничего не знаете?
– Дана не звонила, не говорила. Да и здесь вчера такое было!..
– Насколько я знаю, у нее был телохранитель.
– Да. Кстати, а где Алик?
– Я и сам хотел бы это знать. У вас есть номер его телефона?
– У меня нет. У охраны есть. Я сейчас!
Женщина ушла, закрыв за собой калитку на внутренний засов. Вроде бы сотрудника полиции в нем признала, а во двор не позвала.
Минут через пять к Матвею вышел высокий статный мужчина с жидкими волосиками, равномерно размазанными по лысине. Правильные черты лица, римский нос, глубокие носогубные складки. Было в нем что-то такое аристократическое, и костюм дорогой, но Матвей не поверил бы, если бы тот вдруг назвался хозяином дома господином Власовым.
– Управляющий домом Евстафьев Антон Викторович, – назвал себя этот человек.
Самойлову казалось, что мужчина вот-вот склонит голову в знак приветствия, но ничего подобного так и не произошло. Матвей кивнул ему и представился. Он назвал только имя и фамилию. Никакой должности у него не было.
– Вы из полиции? – спросил мужчина.
– Нет. Но у меня есть вопросы…
– Извините! – Управдом подался назад, согнулся в поясе, зацепился рукой за калитку, распрямился и стал ее закрывать.