Я занял место таким образом, чтобы наблюдать за Перминовым и в тоже время не попадаться ему на глаза. Впрочем, я не слишком боялся быть им обнаруженным, так как уже успел подметить в нем одну черту: он был не слишком внимательным и не проверял, если за ним слежка. Впрочем, вполне возможно, что он полагал, что никому в голову не придет это здесь делать.
Я быстро заметил, что в этот день удача отвернулась от него. Стопка фишек рядом с ним быстро таяла, а вот обратного поступления совсем не было. Впрочем, меня больше интересовало не это обстоятельство, а то, как он воспринимал свой проигрыш. Перминов же сильно нервничал. Даже на расстояние было видно, как подрагивали его руки, как дергались плечи.
Стопка фишек рядом с ним быстро растаяла, как весенний снег, и он пошел снова менять деньги.
Но и новый заход не изменил положения, Перминов проигрывал и проигрывал и нервничал все сильней и сильней. Наконец после очередной неудачи нервы его не выдержали, он сорвался со своего места и устремился в бар. Причем, промчался в каких-то нескольких метрах от меня. Но он был столь расстроен, что не видел ничего вокруг.
В баре он заказал виски, и одним глотком осушил бокал и попросил повторить. После этой двойной дозы напитка храбрости снова направился к окошечку за новой порцией фишек.
Увы, то был явно не его день. Часа через два с половиной не твердой походкой он вышел на улицу. По моим подсчетам он проиграл не меньше двух-трех тысяч долларов.
Все повторилось почти с зеркальной точностью. Перминов вновь позвал такси, я сделал то же самое. Впрочем, вскоре я убедился, что его преследовать нет никакого смысла, так как он направляется в гостиницу.
Я решил, дабы не вызывать подозрения, не являться сразу вслед за ним в номер, а немного подождать, дать ему чуточки прийти в себя. А это время скоротать в баре. Тем более мне вдруг захотелось пропустить пару глоточков. В последнее время я сдерживал многие привычные желания, вел, можно сказать, почти аскетический образ жизни. Но сейчас в этом роскошном отеле, под этим жарким солнцем, во мне вдруг пробудилась сильная жажда жизни.
Я вошел в бар. Народу там было немного, а атмосфера благодаря работающим кондиционером приятной. В качестве звукового ненавязчивого фона звучала негромкая музыка.
Эта обстановка вдруг стала еще многократно приятней, когда за одним из столиков я внезапно обнаружил Царегородцеву. Правда к величайшему моему сожалению она была не одна, рядом с ней сидел Фрадков. Его широкая спина и толстая и короткая шея вызвали у меня ассоциация с медведем. Как странно, что некоторые люди больше похожи на животных, чем на людей.
Даже на расстояние почти в десять метров я почувствовал, что между ними происходит весьма напряженный разговор. Говорили они тихо, и я ничего не мог разобрать. Зато резкие и неуклюжие жесты Фрадкова весьма наглядно указывали на неспокойный характер беседы. О том, что и Царегородцева нервничала, можно было судить по тому, как часто затягивалась она сигаретой.
Я почувствовал растерянность, так как не знал, как следует поступить в этом случае. Вряд ли они бы обрадовались, если я бы присоединился к их компании, я почти не сомневался, что этот разговор не предназначался для посторонних ушей.
Внезапно Фрадков резко встал и пошел прямо на меня. Мне пришлось отскочить в сторонку, так как он пер вперед словно танк. Он обдал меня своим хмуро-позозрительным взглядом, но ничего не сказал, а направился к выходу из бара.
Уход Фрадкова позволил мне уже беспрепятственно подойти к столику, за которым в это время своим царственным жестом Царегородцева прикуривала очередную сигарету.
— Можно? — спросил я, подходя к столу.
Мне показалось, что она колеблется.
— Садитесь. — все же разрешила она.
Я сел и подозвал официанта.
— Вы что-нибудь будете пить? — спросил я, видя, что перед ней стоит пустой стакан.
— Виски.
Ее выбор меня несколько удивил, но я не стал заострять на этом внимание.
— Два виски с содовой, — заказал я.
— Мне без содовой, — поправила она меня.
— Вы чем-то расстроены? — осторожно спросил я.
— А ерунда, маленькие разногласия, — отмахнулась Царегородцева, осушая только что принесенный бокал с виски. — У Михаила Марковича есть одна маниакальная страсть; он буквально на всем чем можно и на чем нельзя пытается экономить. Экономия, конечно, дело нужное, но нельзя же все доводить до абсурда.
— До абсурда нельзя, — подтвердил я, тоже опустошая свой бокал.
— А как вам город?
— Я еще мало видел, но по моему весьма впечатляет. А вам?
— Лучше бы я вообще сюда не приезжала. — Царегородцева поняла, что сказала лишнее. — Я волнуюсь из-за дочери, она осталась одна в пустой квартире. А ей всего лишь шестнадцать.
— У вас такая большая дочь?
Царегородцева внимательно посмотрела на меня и усмехнулась.
— Я очень рано выскочила замуж и соответственно рано родила. Между нами совсем не большая разница и мне иногда кажется, что она мне не дочь, а подруга. Впрочем, это не имеет значения.
А вот с этим тезисом я решительно был не согласен. Я впервые узнал о существовании у нее дочери, и мне хотелось, чтобы она продолжила бы эту тему. Мне даже неизвестно, а замужем ли она. Правда обручального кольца не носит, но мало ли что может этому быть причиной. Но Царегородцева решила продолжить не интересующий меня разговор, а выпивку.
— Пожалуйста, закажите еще виски? — попросила она.
Мне ничего не оставалось делать, как выполнить ее просьбу. Хотя мне совершенно не нравилось, что она так много пьет. Но какое я имею право указывать лицу, стоящему на несколько рангов выше меня на служебной лестнице.
Официант принес заказ, и Царегородцева снова залпом осушила бокал. Внезапно она наклонилась ко мне.
— Зачем вы устроились сюда работать? Увольняйтесь, как можно быстрей.
Я мгновенно навострил уши, но она замолчала. Поэтому тему решил продолжить я.
— Мне тут хорошо платят. А почему я должен уходить, разве мне что-то угрожает?
Я напрасно ожидал от нее ответа. Вернее ответом мне были густые клубы дыма от новой сигареты. Но его трактовать можно было совершенно по-разному.
— Да, деньги это в конечном счета самое важное, — как бы с сама с собой согласилась она. — Все ради денег. Они оправдывает все.
По ее интонации я не разобрал, была ли последняя фраза вопросительной или утвердительной.
— Проводите меня до номера, — вдруг попросила она. — Кстати, можете не расплачиваться, счет за напитки присовокупят к моему счету за проживание в гостинице.
Мы вышли из бара, и подошли к лифту. Его створки бесшумно распахнулись, и мы вошли в зеркальное помещение. Пока мы поднимались, то стояли очень близко друг к другу. Внезапно я заметил, с каким восхищением рассматривает ее молодой лифтер. Все его чувства, как буквы в букваре, легко читались на физиономии.