– Ты прав, меня трясет от одного упоминания о самолетах, но все равно продолжай.
– Кэти, не волнуйся. Я беседовал с твоим лечащим врачом и с другими врачами из числа моих друзей, лучшими в стране. Они читали твою историю болезни, видели рентгеновские снимки. Все в один голос говорят, что ты поправляешься, что скоро ты будешь на ногах, что процесс выздоровления идет полным ходом. Я знаю, ты пережила настоящую трагедию, и поверь – я здесь, чтобы помочь тебе, а не чтобы мучить. Но все-таки метафора про самолет нужна, уж извини, потому что с ее помощью я хочу тебе кое-что объяснить. Итак, представь, что ты летишь в самолете на высоте 35 000 футов. Если ты посмотришь из иллюминатора, то у тебя будет полная картина земли внизу. А если ты смотришь вокруг, стоя на земле, то иногда за деревьями не видишь леса. Понимаешь? Уловила?
– Да, ясно. Нужно подняться повыше и тогда увидишь картину в целом.
– Умница. Поэтому нужно как можно чаще прекращать гонку, подниматься над суетой и смотреть на жизнь в целом.
– Нужно чаще летать? – в недоумении спросила я.
– Да нет же! Я к тому, что нужно чаще подниматься над суетой, и тогда увидишь целиком всю свою жизнь и поймешь, какое место в ней занимаешь и как жить, и в чем твои приоритеты. Нужно чаще смотреть на себя и жизнь со стороны, с высоты птичьего полета, тогда ты сможешь своевременно исправить дело, если взяла неверный курс. Тогда ты достигнешь цели. А большинство людей никогда не поднимается над суетой и так и мчится неверным курсом, не понимая своих приоритетов. Или поднимается, но слишком редко. Мыслительница Джоанна Смит Берс сказала:
Нам надо определить собственные приоритеты: что для нас самое ценное, важное, дорогое, каковы мечты, которые влекут нас вперед, и строить свою жизнь на этих приоритетах. Это нужно не только для того, чтобы прожить и выдержать очередной день. Каждый день должен становиться ступенькой на пути к какому-то важному достижению, мечте всей нашей жизни. Мы должны отвечать за свои поступки и судьбу и за мир, в котором живем. Тогда мы будем жить в ладу с собой и миром.
– Да… – задумчиво протянула я. Эти слова нашли отклик в моем сердце. Никогда раньше не было афоризма или цитаты, которые бы так задели меня за живое. В голове у меня лихорадочно проносились десятки мыслей: я пересматривала всю свою жизнь и вспоминала о приоритетах, которыми пренебрегала слишком долго и упорно. На первый план выступили мысли о семье. Я тосковала по Портеру и Сарите. Я беспокоилась, как там Джон и чем он занят. Я снова начала обещать себе, что изменю свою жизнь, свой график, чтобы уделять детям и мужу больше внимания, – дайте срок, вот только выпишусь из больницы – и начну все с чистого листа! Затем я взглянула на Джулиана, который сидел передо мной. Брат всегда был выдающимся человеком, но теперь он поднялся на удивительную высоту, не сравнить с ним прежним. Былой Джулиан был обаятельным, хватким, смекалистым. Новый Джулиан был просветленным и умудренным. И таким он мне нравился еще больше.
– На чем ты остановился? Ты рассказывал, как стал просить у наставников высшей мудрости? А что было дальше, Джулиан?
– А дальше я узнал кое-что потрясающее и открыл в себе такие грани, о которых и помыслить не мог, – Джулиан вольготно расположился в кресле для посетителей, вытянув длинные ноги и закинув руки за голову. В глазах у него плясали живые искорки, выражение лица ежесекундно менялось. Я слушала его, как загипнотизированная, и ловила каждое слово как откровение.
– Несколько месяцев я добирался на север Индии. До меня доходили слухи, что где-то на заснеженных вершинах Гималаев живут удивительные монахи. Легенда гласила, что это мудрецы, каких не видывал свет. Их называли «Великие мудрецы Сиваны». «Сивана» на местном наречии означает «оазис просветления». Так вот, эти отшельники будто бы разработали какое-то поразительное учение, которое позволяет достичь небывалых высот владения собой, просветления, самореализации и осознанности. На основе древней мудрости, уходившей корнями в глубь веков, монахи создали практический кодекс – свод правил, по которому они живут, и жизнь их исполнена высшего смысла, душевного покоя и в то же время радости и счастья. Только вот незадача: ни одна живая душа не знала, как отыскать этих отшельников. Поговаривали, что многие страждущие отправлялись на поиски, но погибали на заснеженных склонах суровых Гималаев.
Джулиан налил себе чаю в мою чашку, отхлебнул и продолжал свой рассказ.
– Но ты же меня знаешь, я всегда был рисковым парнем, – улыбнулся он. – Недаром папа говаривал нам: «На закате дней мы будем сильнее всего жалеть о том, что вовремя не рискнули, что струсили и упустили прекрасные возможности». Помни, Кэти, на одной чаше весов лежит страх, но на другой чаше всегда лежит свобода. В общем, я махнул рукой на осторожность, оставил страхи и отправился в Гималаи, исполненный решимости отыскать таинственных монахов, чего бы мне это ни стоило. Я положил себе во что бы то ни стало добраться до источника высшей мудрости. Не найду монахов – значит, умру в поисках, так тому и быть, решил я. По крайней мере, я попытаюсь их найти. Много дней и ночей провел я в пути, карабкаясь по острым неприступным скалам и поднимаясь все выше в горы. Неоднократно я оказывался на краю гибели, терпел страдания и лишения, но не сдавался, потому что там, в Гималаях, встретился с небывалой красототой, какой больше нет нигде в мире. Суровая и простая красота гор проникла мне в самое сердце. В моей душе совершался переворот. Я ощущал себя частью огромного мира, Вселенной, ощущал себя песчинкой. Однако у меня не было ощущения собственного ничтожества или бессилия, и я продолжал путь, несмотря на адскую усталость. Мне придавала сил надежда, что я уцелею и все-таки отыщу мудрых монахов. Ты ведь знаешь, я всегда полагал, что упорство – это качество, которое всякому должно пестовать в себе, чтобы воплотить мечты всей своей жизни. Как сказал Анатоль Франс: «Некоторые добиваются успеха, потому что им так предназначено судьбой, а некоторые – потому что упорно стремятся к этому».
Я шел и шел, поднимаясь все выше и выше, иногда полз, иногда карабкался… Однажды я завидел вдалеке человеческую фигуру в пламенном плаще, увенчанном темно-синим капюшоном. Я глазам своим не поверил: человек, здесь, в горах, один-одинешенек! Каким ветром и зачем его сюда занесло? Я окликнул его, но путник не остановился, а продолжал подъем в гору, да так проворно, что я диву давался. Я снова позвал его во весь голос, и тогда путник побежал со всех ног. Плащ его развевался на ветру, а лицо по-прежнему пряталось под капюшоном.
– Друг мой, постойте! – кричал я. – Остановитесь, помогите мне! Я ищу монахов Сиваны, мудрецов с вершин Гималаев! Но я, кажется, заблудился!
Человек в огненном плаще остановился. Запыхавшись, я нагонял путника, он обернулся и пошел мне навстречу. Луч солнца ударил ему в лицо. Я ахнул. То был, без сомнения, мужчина, но престранного вида.
Ему было под шестьдесят, но загорелое лицо его выглядело моложавым и гладким. Он весь лучился здоровьем и силой – крепкий, стройный, подтянутый. А осанка у него была поистине королевской. Я до сих пор вижу перед собой его глаза, они смотрели так пронизывающе, что тогда я растерялся и вынужден был потупиться. В тот миг я понял, что поиски мои подошли к концу и увенчались успехом, ибо передо мной, без сомнения, стоял один из Великих Мудрецов, отшельников Сиваны. Поэтому я, не таясь, излил ему свое сердце – объяснил, что завело меня в такую даль и глушь, и взмолился о помощи. Я рассказал ему все о своей прошлой жизни и о том, что побудило меня, рискуя собой, отправиться на поиски гималайских мудрецов. Я описал ему, как гонялся за успехом, как разбогател, как стал звездой в адвокатских кругах, как роскошествовал, как пережил страшную трагедию – смерть дочери. «Умоляю, – сказал я, – возьмите меня с собой, отведите в общину гималайских мудрецов и позвольте припасть к источнику вашей мудрости, чтобы я зажил новой, чистой и просветленной, полноценной и осмысленной жизнью».