После этого чероки вновь вышли из войны, на сей раз надолго, и начали активно приобщаться к цивилизации, – что, впрочем, им не помогло. Однако об этом позже, – а на тот момент Штаты добились своего: южный фронтир почти успокоился, Юго-Западная конфедерация перестала существовать, – и только упрямые чикамога продолжали войну, став своего рода «южным фронтом» Северо-Запада, но это уже было относительно терпимо. Что же до Края Озер, то там расклад был иной. Длинная цепь успехов, паника среди поселенцев и явная растерянность представителей Большого Белого Вождя, конечно, грели самолюбие, но все же не снимали с повестки дня извечный вопрос «Что делать?». Мнения на сей счет разделились. Ряд влиятельных вождей, в том числе и опытный Маленькая Черепаха, полагая, что, коль скоро силы все-таки несоизмеримы, напоминали коллегам о судьбе Понтиака и настаивали на том, что пришло самое время договариваться по-хорошему. Как культурные люди, давно покончившие с пережитками прошлого типа каннибализма (в самом деле, за истекшие 20 лет народы Озер изрядно цивилизовались), а сам Маленькая Черепаха и вовсе слыл «почти белым», ибо его дочь вышла замуж за фермера Уильяма Уэллса не в качестве «скво», а совершенно официально, а сам Уэллс, воевавший в рядах индейцев, по приказу тестя ушел в американскую армию. Позицию Маленькой Черепахи разделял и легендарный Джозеф Брандт, вождь мохавков, живших по обе стороны канадской границы и притом генерал британской армии с правом на мундир и пенсию. Он, вхожий в высшие круги английской администрации, знал о сложностях, возникших у бриттов в Европе, и предупреждал соратников не переть буром, поскольку помощь из Канады очень скоро может иссякнуть, а Длинные Ножи начали готовиться к войне очень серьезно.
Рассуждения звучали здраво, из уст людей авторитетных, и многие прислушивались. Большинство, однако, поддерживало радикалов, Синюю Куртку и Баконгахеласа, тоже, в принципе, не имевших ничего против «как культурные люди», – но при том условии, что границы лягут по линии, определенной договором 1768 года, под которым стоят подписи не только белых, но и красных. Иными словами, готовы были мириться только на условиях «граница по Огайо», – на что, в свою очередь, не собирались идти Штаты, – пребывая к тому же в полной уверенности, что помощь из Канады не закончится никогда, потому что англичане обязательно вернутся. То есть повторяли ту же ошибку, что их отцы, свято верившие в возвращение Лилии, – но молодые воины, о том не помнящие, зато упоенные победой, слушали именно их воинственные речи, холодно игнорируя предупреждения «усталых».
Короче говоря, весь 1793-й ушел на споры и обсуждения. В лесах наступило зыбкое спокойствие, считаные единицы не сбежавших фермеров кое-как завершили полевые работы, переговорщики с «вампумами перемирия» ездили туда-сюда, а тем временем Длинные Ножи, как и предупреждал соратников Джозеф Брандт, напряженно работали. Разработать операцию по подавлению «конфедератов» президент поручил генералу Энтони Уэйну, своего рода «Рокоссовскому Войны за независимость», за отвагу на грани полнейшего отсутствия инстинкта самосохранения заработавшему прозвище «Бешеный», но в смысле стратегии далеко не дураку, и тот засучил рукава. По его мнению, – как показала жизнь, абсолютно верному, – главная проблема заключалась в плохой организации и слабой дисциплине солдат, и это дело надлежало исправить, сформировав нечто типа европейских егерей. Так и возник «Американский легион», первое, очень качественное подразделение регулярных войск США, подготовка которого осуществлялась по всем правилам тогдашней военной науки, но с учетом опыта Войны за независимость и местной специфики. И когда Уэйн зимой 1794 года, войдя на индейские территории, вновь отстроил оплот власти США в Краю Озер – разрушенный форт Рековери, мистеры из Конгресса убедились: их доллары не пропали зря, а командование «конфедератов» всерьез обеспокоилось. Теперь все столкновения завершались не в пользу красных, как раньше, но в пользу белых, а в июне, после провала тщательно продуманной атаки на форт, холодный, рассудочный Маленькая Черепаха, потребовав начать переговоры и не преуспев, сдал командование Синей Куртке, имевшему славу «генерала вперед» и ставившему на генеральное сражение.
Впрочем, «Бешеный» хотел того же, а когда оба хотят, обязательно получается, так что 20 августа противники – 4500 легионеров с союзниками и 1500 «конфедератов» при роте белых и красных добровольцев из Канады, сошлись на реке Моми, у длинного нагромождения поваленных бурей деревьев, давших впоследствии название битве. Сражение, вопреки ожиданиям обоих командующих, оказалось невероятно коротким: пока часть бойцов Уэйна вела перестрелку, другие подразделения пошли в штыковую, кавалерия пошла по флангам, угрожая тылу, – и воины Синей Куртки, испугавшись окружения, сперва попятились, а потом и побежали к британскому форту Майами. Но комендант, до того помогавший, чем мог, не имея полномочий начинать открытую войну с США, отказался укрыть «конфедератов», впустив только канадцев. Индейцы рассеялись по округе, легионеры же, несколько дней потратив на зачистку территории, отошли с большими трофеями.
И вот, казалось бы, странно. Если судить по потерям, – 33 убитых и 99 раненых американцев, 38 (и это по официальным реляциям, а по данным Александра МакКи, «тихого англичанина» в ставке Синей Куртки, и вовсе всего 19 погибших «конфедератов»), – ничего страшного не случилось. Бывали в долине Огайо и куда более кровавые побоища, знавали индейцы и много большие жертвы, но ранее никакого фурора это не производило. А на сей раз все как будто сломалось; малые стычки еще продолжались, но единое ополчение Конфедерации распалось, и племена начали искать пути к примирению, хотя Уэйн, в отличие от своих предшественников, сразу и однозначно сообщил, что говорить-то готов, но никаких «лишних уступок» не будет. Загадка? Не-а. Просто до сих пор красные люди сталкивались в основном с милицией штатов или, максимум, с формально регулярными отрядами федеральных войск, фактически мало чем от милиции отличавшихся, и побеждать было относительно легко. Колонисты прекрасно, ничуть не хуже индейцев, стреляли, умело работали россыпью, но не выдерживали рукопашной и не умели маневрировать, а «регуляры», обученные держать строй, наоборот, не умели действовать индивидуально, да к тому же и стрельба залпами в специфических условиях «лесной войны» эффективностью не отличалась. У Поваленных же Стволов индейцы столкнулись не с пулями и не со штыками, которых не боялись, но с чем-то невиданным и оттого страшным: армией, действующей, как машина, подчиненной единой воле и отточенно давящей со всех сторон, лишая отряды красных всякого маневра. И это реально напугало людей, в общем, не умеющих бояться, настолько, что испытать на себе действие жуткой машины еще раз они не хотели. До такой степени, что впредь выходить на правильные генеральные сражения уже не решались, – аж до самого Литтл-Биг-Хорна, который, если уж на то пошло, генеральным сражением не был, а был атакой на марше.
Впрочем, до великой битвы на Черных Холмах было еще три четверти века, а пока что, при сломленной воле к борьбе, оставалось только идти на переговоры, не глядя уже, что условия неизбежно будут худшими, нежели раньше. Какое-то время, конечно, боевые действия еще велись, но с неизменным перевесом в сторону людей «Бешеного». И с каждой новой неудачей авторитет Синей Куртки и других «непримиримых» скукоживался, зато мнение «соглашателей», напротив, входило в тренд. Это было видно всем, даже тем, кто очень не хотел бы видеть, – и уже в ноябре 1794 года, осознав, что союзники сломались, а испанцы перестали помогать, наконец-то приняли реальность чикамога, выговорив только те же условия, что и все остальные чероки. На что Штаты пошли с удовольствием: замирение Юга и покой на границах Вирджинии стоили выделки. «Конфедераты» же какое-то время еще трепыхались, однако «Бешеный» давил, общая обстановка надежд не сулила, – и наконец, 2–3 августа 1795 года в городке Гринвилль полномочными представителями восьми племен был подписан мир. Не сказать, что вовсе уж непосильный, в какой-то мере даже почетный (задачей Уэйна было не унизить, а принудить к признанию новых реалий), но по сути американцы получили все, чего хотели: конфедерация перестала существовать, земли нынешнего штата Огайо стали их собственностью, земли нынешней Индианы – зоной их арбитража, а на долю индейцев осталось то, что и так у них было: территории севернее «Гринвильской разделительной линии» – границы, за которую (ложка меда в бочке дегтя) поселенцам все-таки переселяться запрещалось.