Загбой не осмелился ослушаться своего отца. Затаив обиду на жену, он молча увязал потки с пушниной на спины учагов Пэкты. Ченка безропотно разделила его участь.
Возвращение родных с покруты Загбой ждал очень долго. Прошли все сроки ожидания, а он с утра до вечера смотрел вдаль, на излучину реки, куда ушёл караван оленей. Напрасно охотник вглядывался в размытые паводком берега в надежде увидеть появление родного аргиша с потками, полными продуктов и провианта. Иногда ему казалось, что видит вдалеке серые точки медленно бредущих оленей. Однако вскоре оказывалось, что это всего лишь плывущее по реке бревно или беснующаяся под напором воды волна.
Загбой злился. Он прекрасно понимал, почему Пэкта и сыновья не возвращаются к родному чуму. Закрыв глаза, охотник видел свою жену пьяной, валяющейся у костра в грязи и золе. Рядом, оскалив зубы, дрались сыновья. Неподалёку валялись разбросанные потки с товаром. Ещё он видел чужих собак, растаскивающих эти товары и продукты. Картина была удручающей.
В один из торгов с ним произошло то же самое. Разгневанный Загбой вскакивал на ноги, кому-то грозил кулаками и порывался броситься вдоль реки. Его переполняло страстное желание как можно быстрее достичь места покруты и вырвать с корнями разлохматившиеся косы пьяной жены. Но приказ Гухэ пасти оленей, как удар рогатины между лопаток, охлаждал пыл разгорячённого мужа. Загбой не мог ослушаться своего отца. Слово отца – священно. За непослушание старшему Загбою грозил суд старейшин.
На десятый день ожидания грозный муж и глава семьи не выдержал и отправил за непослушными сыновьями и своенравной женой дочь. После долгих уговоров и просьб Ченка наконец-то привезла и пьяную, неконтролируемую в поступках мать и передравшихся от избытка разгорячённых чувств братьев.
Загбой был намного умнее и мудрее Пэкты. Он не стал вымещать зло на пьяную жену в тот же час, а решил провести нравоучение утром. Ему было очень интересно выслушать речи о чудесах, произошедших на покруте.
А пьяная троица наперебой восторженно пыталась высказать свои впечатления о каком-то русском шамане по имени Михаил, который был одет в длиннополую парку и носил на своей груди большой красно-зелёный крест. После принятия спиртного, контролируя состояние эвенков, шаман Михаил собрал всех охотников и стал говорить о русском Боге. Он то понижал голос, то повышал и грозил всевозможными небесными карами, уговаривая эвенков принять русского Бога.
У шамана Михаила не было в руках бубна. Он не носил амулет из зубов рыси, росомахи и медведя. Он не был одет в шкуры неведомых животных. Но Пэкта боялась его грозного голоса, длиннополой, развевающейся при ходьбе парки. Она боялась креста, которым тот махал во время своих проповедей. Пэкта боялась небесных кар и угроз, сыпавшихся из уст странного шамана. Вместе с Пэктой боялись все эвенки. Все падали на колени и бились головами о землю перед распятием, как велел того шаман Михаил. Чтобы задобрить гнев русского Бога, тунгусы давали ему пушнину. Пэкта давала тоже. Она отдала шаману пять соболей Загбоя. Тех, самых лучших из тридцати, за что Загбой хотел взять у русских купцов ружьё сыну.
Шаман Михаил сам выбирал их из потки Загбоя и сказал, что русский Бог останется доволен Загбоем и пошлёт ему удачу и благополучие. Он стал ласковым и три раза погладил Пэкту по голове. Он даже назвал Пэкту сестрой и дал ей поцеловать русского Бога. Русский Бог был нарисован на доске разноцветными красками и смотрел на Пэкту внимательно и строго. Все эвенки целовали русского Бога много раз. За это шаман Михаил обещал просить у Бога много удачи для всех охотников.
Загбой был очень удивлён рассказом пьяной жены и сыновей. У него, как и у всех охотников племени Длиннохвостой Выдры, было много богов. Он знал бога огня и удачи, верил в бога земли, воды, тайги. У его богов были верные послушники – духи, которые исполняли их волю и приносили людям либо благоденствие, либо горе. Эта вера жила в душе Загбоя с младенческих лет и была придумана не им и даже не предками, жившими в этих краях много веков назад, а тяжёлой кочевой жизнью и Его Величеством Временем.
Каждый дух имел свой образ. Перед каждым необъяснимым явлением природы Загбой обращался к тому или иному духу с просьбой и благодарил его за что-то. Но сегодня, после шокирующего рассказа Пэкты, он никак не мог понять, как можно просить благополучия, удачи или благодарить за все только одного бога? Как может Бог русских один перевоплощаться во все образы духов и действовать за всех одним лицом и отвечать за всех?
Но самое главное, Загбой не мог себе представить, как можно предать своих богов и духов, которые из поколения в поколение несли тунгусам веру, надежду, удачу, благополучие и, самое главное, – продолжение рода, жизни?
Он спрашивал сам себя и не находил ответа на собственные вопросы. Добиться чего-то вразумительного от Пэкты ему не удалось. Тогда он обратился к всемогущему покровителю и благодетелю – духу Огня. Так было всегда, когда ему было тяжело или просто требовалась чья-то помощь. Загбой бросал в костёр лучшие кусочки мяса и жира, задабривал всемогущего покровителя. Если костёр был благосклонен к человеку, он начинал говорить. Огонь всегда подсказывал охотнику правильные шаги в дальнейшей жизни, предупреждал о возможной опасности и радовался успехам и удачам.
Но в эту ночь Огонь не хотел разговаривать с Загбоем. Более того, его поведение было непонятным и непредсказуемым. Принимая кусочки жира, он сердито трещал и шипел. От самых сухих поленьев летели снопы искр. А пламя Огня, как будто предвещая беду, горело не ярко-красным цветом, как это было всегда, а голубым и даже зелёным.
Очень скоро Загбой понял причину поведения своего могущественного друга. Это произошло рано утром, когда разлохматившиеся тучи разорвал первый луч солнца. Из чума выбежал Хактын и с топором в руках бросился на отца. Его глаза были безумны. Лицо исказилось в страшных судорогах. На губах выступила пена. Загбой едва увернулся от занесённого над головой оружия и с большим трудом придавил сына к земле. Тот рвался, бессвязно грозил возмездием.
Пришлось связать Хактыну руки и ноги крепкими сыромятными ремнями. Отец понимал, что у сына всего лишь приступ агрессии. Однако было непонятно, чем было вызвано такое поведение юноши: либо последствиями продолжительного пьянства, либо какой-то непонятной болезнью.
А из чума слышались тяжёлые стоны. Младшего сына лихорадило. Несмотря на то, что он лежал в тёплом меховом спальнике, просил накрыть его оленьими шкурами. У Пэкты покраснели глаза. Её движения сделались медленными и неуверенными. Больная женщина говорила, что её тело заполонила суровая зима, которая леденит сердце морозом и ломает кости.
В голове Загбоя замелькали воспоминания далёкого детства. Страшная догадка парализовала сознание. Отбрасывая ее прочь, всё ещё на что-то надеясь и сомневаясь, он пытался успокоиться и успокоить ничего не понимающую, плачущую Ченку. Предчувствуя самое худшее, он постарался оградить дочь от близкого общения с матерью и братьями и приказал собрать все вещи, которых ещё не касались руки больных, и перенести их подальше в сторону. А сам, взяв в руки топор, принялся рубить новые шесты для отдельного чума. Когда новое жильё было готово, он закрыл под пологом шкур дочь, а сам постарался хоть чем-то помочь жене и сыновьям, чью плоть захватила в тиски смерть.