Она замерла от неожиданности, робко уперлась ему ладошками в грудь, но не оттолкнула. Лишь сдерживая дыхание, медленно закрывая глаза, слабея с каждым мгновением, податливо прижималась к нему затрепетавшим телом.
В коридоре баба Феня уронила швабру. Будто очнувшись, девушка вздрогнула, вырвалась от сильной руки Ивана. Поправляя сбившиеся под белым платочком волосы, сверкнув глазами, возмущенно заговорила:
– Ах ты… медведь! Тихоня!.. Я думала он такой… а он как все!
– Какой? – все еще находясь под впечатлением поцелуя, спросил Иван.
– Такой вот… наглый, как танк. Вам всем одно надо. Так руки и тянете!
– Но я же не просто так. Нравишься ты мне.
– Я многим нравлюсь. Так что теперь, мне со всеми целоваться? – более спокойным голосом, удивляясь его смелости, говорила она, и подтолкнула его к двери. – Иди уж… подумают еще чего… И не вздумай больше!
Они вышли в коридор. Баба Феня переставила ведро, освободила место на лавке. Парень присел на край, как можно ближе к столу Ольги. Она обмакнула перо в чернила, продолжила заниматься своими делами. Никто не заметил их непродолжительного отсутствия, как и не обратил внимания на раскрасневшиеся лица.
Осмелев от случившегося, стараясь исправить ситуацию и как-то расположить к себе Ольгу, Ваня негромко, чтобы не услышали остальные, заговорил:
– Ты не думай, я это не от наглости. Ты мне правда понравилась. Хорошая ты, добрая, не такая как все. Может, поэтому я и посмел тебя того… обнять.
Нахмурив брови, Ольга молчала, что-то быстро отмечая на бумаге.
– …не обижайся на меня… прости, если что не так. Я парень простой, у меня до войны ни с кем такого не было…
– Врешь ведь! По глазам вижу, что врешь! – отстранившись от бумаг, бросила в его сторону насмешливый взгляд та. – Все вы такие. Божишься, что одинокий, а у самого, наверное, жена и дети есть.
– Да не жена она мне вовсе, – вспомнив про Варвару, сознался Ваня. – Так просто…
– Так просто? Как это – просто?..
– Да то непростой случай был, когда медведь медовухи напился. Деды на помощь позвали, медведя прогнать, а сами потом меня напоили… и на сеновал с Варварой уложили.
Ольга засмеялась веселым, заразительным смехом. Больные устремили на них взгляды. Девушке стоило больших усилий, чтобы сдержать свои эмоции.
– И что ты? – прыская со смеха в кулачок, спросила она.
Ваня вкратце рассказал о случившемся. Ольга, отложив все дела в сторону, зажав ладошками рот, не переставала хохотать. Чувствуя ее внимание к себе, Иван обратился к воспоминаниям детства, о том, как дрался с Гошей, потом рассказал, как вместе их забрали на войну. Рассказывая, Ваня, в свою очередь, задавал девушке простые вопросы, которые приоткрывали прошлые страницы ее жизни.
Время текло незаметно. Прошло два часа. Баба Феня напомнила Ольге, что пора поставить больным уколы. Опомнившись, Ольга быстро собрала со стола бумаги:
– Заговорил ты меня. Вон сколько работы не сделала! Когда теперь писать-то?
– Давай я тебе помогу! – охотно предложил свою помощь Ваня. – Ночь большая, все равно не спится. Ты здесь дежурить будешь?
– Буду. До утра. За этим столом.
– Ну, так я после отбоя выйду.
– Если есть желание… – согласилась она. – Только чуть позже, когда улягутся. Мне еще в офицерский корпус сходить надо…
Ваня почувствовал, как взлетело и едва не остановилось сердце: прав был Дерябин.
– …отец у меня там, раненный в голову. Полковник Егоров… Владимир Сергеевич. Слышал о нем?
– Нет, не слышал.
– Ранение слишком тяжелое. Касательное попадание пули в левую область головы. Нарушение двигательных функций нижних конечностей, потеря слуха… – негромко продолжала Оля. – Вот поэтому мне приходится жить здесь, в госпитале. Сутки через сутки в вашем корпусе, а в остальное время у его кровати.
Теперь ему понятно все. Не зная, что сказать в ответ, он молча смотрел ей в глаза, стараясь разобраться в том, как она при таких условиях, моральном и физическом напряжении работает и остается доброй, отзывчивой на любые просьбы раненых солдат. В этом здании старой школы их около двухсот человек. Всем надо помочь, сделать перевязки, уколы, заполнить медицинские карточки, перенести тяжелобольных на процедуры и обратно. Да, ей помогает баба Феня. Есть санитары, которые всегда заняты. Днем работает лечащий врач Воронцов. В критической ситуации по телефону можно вызвать дежурного хирурга. Но основная часть ответственности за происходящее в корпусе лежит на ее хрупких плечах.
Их ночь была коротка, как падение пожелтевшего листочка березы с ветки на землю поздней осенью. После отбоя, когда все раненые уснули, Ваня вышел к ней из палаты к столу. Оля продолжала писать пером и чернилами в больничных листах. Ее уставшее лицо выражало полное безразличие. Взглянув на него, она улыбнулась, показала глазами на лавку рядом со столом. Он присел, негромко о чем-то заговорил. В тихом коридоре его голос оказался грубее. Кто-то из раненых поднял голову:
– Эй, вы, тише там. Спать мешаете.
Из процедурной вышла баба Феня, замахала руками:
– Идите в кабинет, там воркуйте! Я тут посижу. Если что, позову.
Они перешли в сестринскую. Ольга оставила дверь открытой, но баба Феня прикрыла ее за ними:
– Нечего солдатиков тревожить!..
Ольга разложила на столе бумаги, собралась писать, но мысли путались от усталости. Ваня хотел помочь, но после окончания третьего класса прошло десять лет, и писарь из него не получался. Ольга продиктовала несколько предложений, попросила написать отдельно на листочке. А потом долго прыскала от смеха в кулачок над его каракулями: «Па небу лител нимецкий самалет. Русские салдаты бахнули синитками. Самалет упал бабе Фене вагарот. Баба Феня ругалась: нету луку и маркофки нет. Картошки тожи тютю».
На ее смех Ваня не обижался: в такой смехотворной форме он написал изложение специально, чтобы развеселить ее. Над ошибками он не задумывался: что поделать, если на курок винтовки ему приходилось нажимать чаще, чем писать буквы. О своей боевой профессии он девушке ничего не сказал, определив себя в пехотный полк рядовым солдатом. Этот ответ удовлетворил ее любопытство. На войне каждый второй человек воевал в пехоте, и этих слов для нее было достаточно.
Как бы случайно Ваня прикоснулся к руке, взял в свою руку ее ладонь. Сначала Ольга хотела вырваться, но потом сдалась, предупредив его строгими словами:
– Будешь приставать, позову бабу Феню!
– Не буду, – просто ответил он.
– Почему? – удивилась она.
– Потому что я тебя уже поцеловал. Мне нашего поцелуя хватит до конца дней моих. Теперь на фронт можно спокойно идти.
Ольга глубоко посмотрела ему в глаза. Вероятно, эти слова произвели на нее большее впечатление, чем упавший в прошлом году в огород бабы Фени немецкий самолет. Ваня был не таким, как все, кто старался навязать ей свою скороспелую любовь. В его словах звенела волнующая струна, от которой ее сердце замирало и порхало бабочкой за стеклом, просившейся на свет и в тепло. С каждым его словом она верила ему все больше и ничего не могла с собой поделать.