Машина, проявив нехарактерную для отечественных экипажей прыть, сорвалась с места и помчалась в сторону речного вокзала.
– Сегодня pакрытие водоплавательного сезона, - пояснил Борис. - В смысле - навигация пока продолжается, но с частными прогулочными рейсами речники завязывают до следующего лета. Угадайте, кто гуляет на том банкете?
– Жирные морды, - с неприязнью отозвался водитель.
– Еще какие жирные, - согласился майор. - Но нас волнуют только две. Юшкин и Березняк.
– После Юшкина Асланов, - напомнил Андрей. - Ради такого случая наш злодей может и подкорректировать свой планчик.
– Он же педант.
– И у педантов бывают соблазны, - майор усмехнулся. - Одного подрывника, помню, брали. Очень уж он любил на девять вечера машинки свои заводить. Пять взрывов. Сделано все было - чище не бывает. Никаких зацепок. А потом вдруг - двадцать два! Причем не сработала, зараза. А на ней и пальчики, и манера исполнения… Короче, взяли мы его. Что за сбой, спрашиваем? Почему на десять завел, а не на девять? И знаете, что он ответил?
Рассказать окончание истории Борис не успел. Машина остановилась между двумя сверкающими «Мерседесами» прямо у входа в речной вокзал.
– Ресторан на втором этаже, - быстро пояснил майор. - Идем все. Степа - на воротах. Феликс - пасешь Березняка. Ерофеич, его боди-гвардеец, тебя знает. Объясни ему в двух словах, что и как, но в подробности не вдавайся.
– Понял, - Сошников кивнул.
– Ну а мы на танкоопасное направление, - Борис привычно хлопнул Соловьева по плечу. - Готов, братишка?
Андрей молча кивнул и выбрался из «Волги» на свежий речной ветерок…
В неплохо оформленном банкетном зале было тесновато. Веселье уже миновало апогей и пошло вразнос. «Большие люди», с каждой минутой все сильнее напиваясь, забывали о том, что они солидные промышленные магнаты и финансовые воротилы, и увязали в пошлых спорах о том, кто круче. Сошки помельче были пока более трезвыми, но и они не могли удержаться от корпоративного бахвальства. Сдержанными и молчаливыми оставались только угрюмые охранники и пустоглазые, увешанные бриллиантами куклы-содержанки. Первым болтать запрещала инструкция, а девицам было просто не о чем говорить.
Андрей сначала растерялся от такого количества знаменитостей и красивых женских лиц, но очень скоро ему пришлось покинуть облака и вернуться на грешную землю. Дорогу непрошеным гостям перекрыли трое здоровенных охранников.
– Назад, - лениво произнес самый крупный.
Рядом с этой горой мяса даже крепкий Борис выглядел заурядным и неубедительным.
– Испарись, - уверенным голосом приказал майор.
– Ты че, марамой, не понял? - протягивая ручищу к лацкану Борисова пиджака, проревел детина. - Тебя здесь не ждут!
Боб не стал особым приемом выкручивать его руку или выбрасывать охранника из окна, он просто сделал шаг назад и вынул из кармана удостоверение.
– ФСБ…
– А мне хоть фе-се-бе, хоть ме-ве-де, - продолжая тянуться к одежде майора, заявил охранник. - Щас вот вытряхну тебя из костюмчика, кто ты тогда будешь?..
– Не уважаем, значит, - пряча «корочки», спокойно констатировал Борис.
Как с пути исчез этот невежливый жлоб, Андрей даже не заметил. Он только услышал, что вниз по широкой лестнице прогрохотало что-то огромное и тяжелое. Второй бройлер проследовал в том же направлении даже немного быстрее, поскольку в начальной фазе полета не задел ни одной ступеньки верхнего марша. Третий оказался более сообразительным и благоразумным. Он сделал несколько шагов назад и, чуть приподняв руки ладонями вперед, заявил:
– Ошибочка вышла, товарищи…
– Не смущай окружающих, - потребовал Борис, - не товарищи, а господа. Тем более - для тебя, янычар. Понял?
– Так точно, - охотно ответил «янычар».
– Прогнулся! - хохотнул Борис. - Ты чей холоп будешь? Не Юшкина, случаем?
– Его. Вы к Михаилу Федоровичу?
– К нему, родимому. Только без шума. У нас конфиденциальное дело. Я не слишком сложно выражаюсь?
– У меня высшее юридическое, - немного расслабившись, ответил охранник.
– Почти коллега? - Борис похлопал «янычара» по плечу. - Веди, юрист…
Путь через зал показался Андрею бесконечным. Он шел по запутанному лабиринту человеческих душ, то и дело спотыкаясь о виртуальные трупы, скользя в таких же воображаемых лужах крови, путаясь в невидимых сетях интриг, проваливаясь в зловонные болота зависти и злобы. Эти странные люди ненавидели друг друга до умопомрачения, они желали друг другу самых страшных бед, но больше всего они боялись друг друга, правосудия, самих себя… Страх пропитывал их тела и умы насквозь, словно кровь наспех наложенную повязку… Андрей замедлил шаг и заглянул в зрачки высокой, безумно красивой девице. Ее душа была полна черной зависти и страха. Она отчаянно боялась, что не сегодня-завтра надоест своему кавалеру и эта шикарная жизнь закончится. Завидовала же она своей лучшей подруге, которая была на пару лет моложе и умудрилась не просто завладеть сердцем одного из героев этого банкета, но и женить его на себе…
Соловьев сделал еще один шаг, и его разум едва не утонул в море ненависти, которую испытывал ухоженный, благообразный старичок к своему моложавому собеседнику. Будь старик помоложе, он задушил бы ненавистного коллегу на месте, голыми руками…
Андрей пошел дальше, но мысли и чувства прочих «больших людей» были почти одинаковыми. Ни капли любви, только злоба, тревога и страх. Что так пугало этих внешне благополучных людей? Соловьев пытался понять, но у него ничего не получалось. Все это походило на массовый подсознательный психоз.
Борис уже негромко беседовал со всемогущим Юшкиным, полноватым, лысеющим мужчиной с внешностью безобидного бухгалтера, а Соловьев преодолел чуть больше половины зала. Андрею было нехорошо. Под грузом тягостных впечатлений его разум прогибался и деформировался, а нервная система давала ощутимые сбои. Его захлестывали пенные волны противоположных эмоций, и Андрей был не в силах удержать их внутри себя. Его лицо, глаза, все тело каждой черточкой, штрихом, жестом, взглядом выражали то, что творилось у Соловьева в душе. Он был одновременно и всеми, и самим собой, грустным и веселым, добрым и злым, уродливым и привлекательным… Те, кто случайно обращал на него внимание, провожали странного человека пораженными взглядами, даже не подозревая, что видят в нем, как в зеркале, собственные отражения, только смешанные с десятками отражений окружающих.
– Вам плохо? - голос с трудом пробился сквозь плотную пелену музыкально-голосового шума.
Андрей поднял взгляд на доброхота и невольно отшатнулся. Всю душу стоящего перед ним человека занимала боль. Боль по разрушенному, покинутому, оставленному. Она была очень похожа на что-то недавно виденное. Соловьев никак не мог вспомнить - на что? И где или в ком он это видел?