Еще проходя через гостеприимно открытые ворота, поняла, что повышенное внимание со стороны горожан мне обеспечено. Молчаливые стражники в легких кожаных доспехах не сводили оценивающих взглядов с моей босоногой фигуры, но так и не осмелились что-либо сказать. Даже спиной я ощущала их заинтересованные, прожигающие взоры, от которых было неуютно и немного жутко. Я шла, вцепившись мертвой хваткой в локоть Эвана, а он, напротив, выглядел расслабленным и умиротворенным. Парень был дома в отличие от меня.
По мере нашего продвижения улицы города заполнялись людьми, их любопытство казалось почти осязаемым, я будто касалась невидимой пелены из шепотков и взглядов, которая постепенно обволакивала меня, отрезая путь назад. Горожане изучали меня, как картину в музее. Кто-то улыбался, кто-то одобрительно кивал, кто-то просто нагло пялился, не испытывая при этом никакой неловкости. Тихие женские голоса за спиной с жаром обсуждали мою угловатую худобу, бледный цвет лица и небрежную для сейлин прическу. Хорошо им говорить, они небось не в лапах маануков свое свободное время проводят!
Словно прочитав мои мысли, какая-то пожилая матрона принялась громко охать, удивляясь тому, что я прибыла сюда в целости и сохранности. Другая восхитилась длиной моих волос, будто коара – результат опытов моего мира, а не их. Мужчины же предвкушали грядущий ритуал. Интересно, какой? Могли бы углубиться в подробности ради разнообразия, а не только многозначительно цокать языками да ухмыляться, разглядывая меня, словно товар в витрине. С каждым шагом я двигалась все более механически, натянув на лицо бесстрастное выражение со слабым намеком на улыбку. Для этой разношерстной толпы… такой чистенькой, вылощенной, разодетой я была лишь винтиком во временно застывшем приборе, недостающей деталью запланированного развития событий. Для них сейлин просто вещь, доставленный по адресу товар. Им плевать на мои чувства и мысли. Им важен итог. И если мне вздумается отказаться играть по их правилам, они вряд ли это потерпят.
Я шагала вперед на «деревянных» ногах, ощущая себя заведенным манекеном, который ничего не замечает и не чувствует. Чем явственней становилось осознание моего положения, тем паршивей было на душе. А горожане продолжали прибывать, заполняя каменную мостовую. Такие разные и такие безликие. Они все чем-то неуловимо напоминали друг друга. Не внешним обликом и даже не нарядами… Просто в их лицах присутствовало нечто общее, какой-то единый отпечаток. Может быть, века, проведенные вместе, оставили свой след? Дружелюбие этих людей отдавало фальшью, я не испытывала к ним расположения и совсем не хотела тут оставаться.
А Эван вел меня дальше, кивая каждому встречному мужчине, отпуская короткие комментарии женщинам и раздаривая дежурные улыбки девушкам. Кто-то одолжил ему рубашку, которую он накинул на плечи, не завязывая шнуровку. Еще один сердобольный горожанин с подобострастным поклоном вручил парню свой жилет. Я почти не смотрела на Эвана, рассеянно скользя взглядом по человеческим лицам и изредка цепляясь за самые необычные. Меня поразили глаза ребятни: спокойные, немного усталые и… не детские. В них не было искорки плутовства, лишь рассудительность, оценивающая сдержанность и любопытство с ожиданием, как и у всех остальных. Странный город, странные жители, странная ситуация! Хорошо еще, что люди держали дистанцию, а то мое показное спокойствие давно уже переросло бы в откровенную панику. Соприкасаться ни с кем, кроме своего спутника, я не хотела. Даже не знаю, что именно являлось причиной, страх или брезгливость. Видимая чистота вокруг, по моим личным ощущениям, была с душком.
Эван осторожно убрал мои руки со своего локтя и, попросив немного подождать, направился к накрытому пурпурным шатром лотку за цветами. Оставшись одна в окружении чужих взглядов, я почувствовала, что тону в этой вязкой трясине назойливого внимания. Завязки на шее почему-то начали давить, мои дрожащие пальцы потянулись к ним, стремясь освободить горло. Глубокий вздох не принес облегчения. Здесь даже воздух был каким-то неестественным: слишком чистым и безвкусным, будто его специально закачали под прозрачный купол для общины избранных. Или так оно и было? Проклятие, чары – все это как раз и не исключало тот самый магический щит, который поддерживал в Неронге тепличные условия для жизни населения. Поэтому люди тут так долго не умирали, хорошо выглядели и неуловимо напоминали актеров большой слаженной труппы, раз за разом выходившей на подмостки с одной и той же пьесой.
Мои инстинкты били тревогу, а органы чувств отторгали этот безупречный город с его радушным населением. Во рту пересохло, мышцы лица стянула бесстрастная маска, а побелевшие от напряжения пальцы стиснули несчастный плащ, который все еще покрывал плечи и спину вопреки ослабленной шнуровке. Несмотря на приветливость горожан, столь активно демонстрируемую мне, я ощущала тщательно скрываемое лицемерие. Улыбающиеся мужчины, женщины, дети… они с радостью кинули бы меня в объятия маануков или сдали, перевязав подарочной ленточкой, белым азорам, если бы это принесло им желанную выгоду. Так что же за пророчество должно осуществиться благодаря сейлин? Что, черт побери, они намерены со мной сделать?!
Потеряв опору в виде мужской руки, я поняла, что боюсь. Никто не приближался, не подходил ко мне, но присутствие этих людей в радиусе нескольких метров давило на психику. А Эван все медлил, выбирая букет. Вот ведь… идиот галантный! Зачем мне цветы? Разве что на могилку. Толпа колыхалась, как воды морские, она наблюдала, ждала, у меня же прогрессировала внезапно разыгравшаяся демофобия*. Призвав остатки спокойствия, я сделала шаг в направлении Эвана. Люди впереди отхлынули, как живая волна, будто боялись испачкаться, соприкоснувшись со мной. Или, может, боялись испачкать? А сзади раздался глухой удар твердого предмета о каменное мощение. И вокруг все стихло, словно по волшебству.
Я резко обернулась, услышав, как разрезают воздух края моего плаща и как поют на ветру длинные косы. Казалось, упади сейчас на землю монета, звон ее будет подобен удару колокола. Ватная тишина давила на уши. А на месте, где я стояла пару секунд назад, лежала длинная стрела со сверкающим металлическим наконечником. Не отдавая отчет своим действиям, я протянула к ней руку и тут же почувствовала, как со свистом мимо моего плеча пролетела очередная остроносая убийца с белым оперением на хвосте.
Фальшивое радушие пропало, показуха потеряла смысл, и на лицах горожан проступили настоящие эмоции: растерянность, непонимание, страх. Мне почудилось в этот момент, что пахнуло жизнью, и сердце забилось чаще. Однако упоение было коротким, ведь атака, пусть и искренняя, имела цель – мою смерть. А умирать не хотелось совершенно! Как ни приятен запах горящей бумаги, он опасен, если за ним грядет пожар. Глупая радость прошла, отрезвив на прощанье рассудок. Я вся сжалась, испуганно озираясь по сторонам. Но в хаосе чужих лиц не было ни капли сострадания. Ужас, паника… они боялись еще больше, чем я. Люди расползались в стороны, как тараканы, отдавливая друг другу ноги и шепча, причитая, выкрикивая: «Всадники!», «Азоры!», «Налет!», «Спасайся!», «А-а-а!»
Обо мне словно забыли. Я стояла в окружении мечущейся толпы и с двойственным чувством наблюдала их бегство. Взгляд скользил по трусливым жителям, их домам, оградам и чистому голубому небу, на котором не было никаких серебристых виверн, лишь редкие хлопья розовых облаков на безмятежно-голубом небе. Сквозь хаотичное мелькание чужих фигур я увидела Эвана с зажатыми в руке цветами. Обескураженный, растерянный, он в буквальном смысле слова потерял способность двигаться, застыв посреди творящегося вокруг бедлама. Всего в нескольких шагах от меня… в нескольких бесконечно длинных шагах. Словно завороженная, я продолжала смотреть в его расширенные глаза и не двигалась с места. Меня не задевали, не толкали, от меня шарахались как от прокаженной, и это было даже хорошо. Чья-то массивная туша заслонила парня, но тут же самоустранилась, с громкой руганью и фырканьем забежав за угол соседнего здания. Когда я снова увидела Эвана, он уже с завидным упорством пробирался ко мне, расталкивая народ.